– Эй, как насчет животворящего массажа, Войт? – Удивляться появлению рядом Мак-Грегора не имело смысла. Реагировать на него не было сил. – Я владею массой разнообразных техник, способных сделать любую женщину счастливой.

– Такую стервозную заразу, как она, способен сделать счастливой только долгий жесткий трах, до тех пор, пока из нее вся сучность не повылетает вместе с мозгами! – хохотнул тот самый мой чернокожий спарринг-партнер. – А такое возможно только с настоящим черным жеребцом с оборудованием правильного размера. Так что тебе точно не обломится, хорошенький белый мальчик. Не дорос еще.

Я решила забить на обоих и, закрыв глаза, почти расслабленно наслаждалась душем, пока эти самцовые особи изгалялись в красноречии и мерялись причиндалами. Странная фигня у парней в этих вопросах. Они больше стараются произвести впечатление на себе подобных, чем на женщин, хвастаясь своими непревзойденными постельными умениями. Хотя у меня и было стойкое чувство, что псевдо-Итан всего лишь развлекается подобным образом, нисколько не воспринимая своего оппонента всерьез. Этот гад вообще, по-моему, развлекался большую часть времени. Словно тут увеселительный парк для него, а все окружающие – долбаные забавные аниматоры.

– Эй, Войт, разреши спор этих придурков! – окликнул меня откровенно ржущий Рамос. – Как лучше: быстро, грубо и жестко или медленно, ласково и нежно?

– Они прекрасно могут выяснить это и без меня, продемонстрировав преимущества собственных техник друг на друге, – отмахнулась я и покинула душевую.

Все, о чем я сейчас могла думать, – это ужин и несколько часов прерывистого сна.

– Войт, иди за мной, – скомандовал Крорр, появляясь в предбаннике, пока я обувалась, и снизошел до пояснений, как только мы оказались в коридоре: – У нас есть несколько серьезных вопросов, требующих обязательного и срочного обсуждения.

Я молча пошла за ним, мысленно досадуя и из-за того, что вместо ужина меня ждет, видимо, некое подобие выяснения отношений, и из-за тех взглядов, которыми меня проводили окружающие. А были эти взгляды весьма разнообразными, но в основном ехидно-понимающими.

24. ГЛАВА 24

Крорр шел в сторону личной комнаты, прислушиваясь к дыханию и шагам следующей за ним девушки и больше не стараясь игнорировать странную смесь обреченности и в то же время облегчения. Разговору с Войт следует произойти, и это единственный способ достичь хоть какой-то определенности и примирить его с собственным импульсивным и отвратительным поступком. Тем более отвратительным, что на физическом уровне он таким совсем не ощущался. Пережитое яростное помутнение разума возвращалось в его сознание и каждый мускул тягучим, липким воспоминанием постоянно, заставляя переживать все стремительные и крышесносные нюансы по кругу и хотеть повторения. То, как Войт обмякла в плотном коконе его крыльев, едва не заставив его торжествующе взреветь, то, как она мгновенно вспыхнула, отдаваясь в его власть и встречая каждый его грубый толчок с готовностью, будто только этого и ждала всю жизнь, только в этом и нуждалась. Да, Бронзовому хватало ума понять, что это лишь иллюзия и вся страстность была обращена не на него, вообще ни на кого извне, это было лишь для нее самой. Но это не меняло факта, что Крорру хотелось повторения на любых условиях. Ну и где вся его принципиальность и гордое пренебрежение неестественной жаждой секса, что будит в людях магия крыльев? Вот, значит, как чувствуешь себя, опустившись наконец до сделки с совестью, пойдя на поводу у низменных инстинктов. Бессонной ночи после взрывного секса в карцере ему хватило, чтобы признаться себе: с того момента, как его накрыло первой волной мощного влечения к этой странной подчиненной, он в глубине души уже допускал возможность отношений с ней. Да-да, не позволял подобной мысли подняться на поверхность сознания, отрицал перед Илэш, отвергал подколки Заара и Рилейфа, но все только потому, что был уверен: время как-то разрешит его внутренние противоречия. Или хватающая намертво за горло и пах похоть ослабнет, когда он рассмотрит в Войт больше минусов и недостатков, хотя куда уж еще. Или Войт проникнется идеей служения, начнет в корне исправляться, превращаясь если уж не в ровню ему, то в кого-то, связь с кем не будет вызывать столько негатива к самому себе за потребность обладать женщиной – полной противоположностью всему тому, что должно привлекать уважающего себя мужчину. Что она станет достойна чего-то большего от него, нежели зверская, примитивная тяга врываться в ее тело, не обращая внимания на боль неполной готовности для обоих, долбить, трахать, устраивая прямолинейную гонку за освобождением от этого состояния чистого безумия, тискать ее до медленно исчезающих белых следов, царапать, сжимать зубами, лютуя еще больше от появляющихся отметин… Проклятая отметина. Ему не нужно знать, кто ее оставил! Не нужно. Она свидетельство того, что Войт никогда не станет той женщиной, к которой он мог бы почувствовать нечто правильное, не извращенное, не грязное. Это должно его отталкивать, должно. Но нет, не срабатывает. Вместо отвращения от понимания, что после того, как она молча, скрипя зубами, кончила с ним у той стены, после того, как спала в его постели, к ней уже успел прикоснуться другой, Крорра накрывало прущей из подкорки потребностью стереть чужой след с ее кожи, перекрыть его множеством своих. Нечто темное, глубинное требовало не просто открыто, а навязчиво-демонстративно указать всем на факт недавнего присутствия внутри ее тела и обязательно вторгнуться в него опять, закрепить позиции. У ликтора было несколько часов во время лекции и тренировок, чтобы совладать с основными мощными и разрушительными порывами разбушевавшейся в душе стихии и смириться-таки с очевидным фактом, что эта буря обязательно вернется, спровоцированная любой мелочью. Единственное средство борьбы – разобраться с ее последствиями и морально подготовиться к новому шквалу. И если в Войт окажется достаточно расчетливости и здравомыслия, то снизить градус и напор внутреннего давления. Крорр отдавал себе отчет, что прямо сейчас намерен поступить вразрез со своими обычными принципами и представлениями о правильности, но, в конце концов, если терпишь поражение перед темными личными инстинктами, то лучше уж честно и осмысленно отступать под их напором, нежели позволить бесконтрольное скатывание к состоянию низменно вожделеющего и глупо скалящегося в заявлении прав собственности животного. Тот момент, когда твои действия нисколько не порядочны, но, однако, логичны. К тому же есть огромная вероятность, что Войт не переживет следующего дара. Именно это являлось не только отчасти его оправданием в легкой капитуляции перед желанием успеть все же окунуться, познать жестко запрещаемое себе, но и возможностью скорого избавления от кошмара полной потери власти над своей сущностью с исчезновением главной причины всего этого непотребства. Делало ли такое отношение его еще более отвратительным в собственных глазах? Да, еще как. Но решив уже поддаться грешным потребностям, стоит ли зацикливаться на этом? Илэш, Заар и Рилейф с легкостью шли на поводу у похотливых порывов, сколько он их знал, и никогда не искали этому оправданий, не нуждались в чужом мнении на этот счет. Почему он должен?