Было уже за полночь, когда она выехала из Блэкпула, чтобы вернуться в Ланкастер, расстояние до которого составляло семнадцать миль. Бэлла надеялась, что к тому времени, когда она вернется, муж уже будет спать. Она войдет в дом как можно тише и ляжет спать в детской, надеясь, что обойдется без конфронтации, а потом наступит утро, и все будет хорошо.

Быстро домчавшись по ночной дороге, она вернулась домой около половины второго ночи. Дом был погружен в темноту. Она тихо вошла и, сняв обувь, поднялась по лестнице на верхний этаж. Проходя мимо двери своей спальни, она заметила какое-то движение в тусклом свете и почувствовала, как сильные руки обхватили ее шею. За те несколько секунд, что она оставалась в сознании, Белла, должно быть, успела понять, что душащие ее руки – это руки ее мужа, любви всей ее жизни, отца ее детей.

А тем временем в маленькой комнате напротив Мэри Роджерсон тоже лежала без сна, ожидая возвращения своей хозяйки. Она в таких случаях всегда вставала и готовила ей чашку горячего молока, а иногда Белла сама приходила к ней в комнату, садилась на кровать и рассказывала о прошедшем дне.

Мэри слышала, как открылась и мягко закрылась входная дверь, потом – как Белла тихо поднималась по лестнице. Она уже собиралась встать, когда прямо за своей дверью услышала шум борьбы, затем глухой удар и тихий вскрик, который мгновенно перешел в стон. У нее не было времени просчитать свою реакцию, обдумать свои действия или подумать о безопасности. Инстинктивно она поняла, что ее хозяйка в беде, и, вскочив с кровати, выбежала из комнаты на лестничную площадку.

До самого дня своей смерти, спустя почти восемь месяцев, Ракстон не мог точно вспомнить, что произошло в ту ночь – он никогда не мог отличить свои кошмары от реальности. Ему казалось, что он видел сон, в котором Белла вернулась поздно ночью и он встретил ее на лестничной площадке. Она насмехалась над ним в ответ на его мольбы изменить образ жизни, он чувствовал ее презрение – а потом она уже лежала у его ног. Он помнил кровь, помнил, как Мэри набросилась на него со свирепостью дикого зверя, колотя своими маленькими кулачками. А потом она тоже лежала на полу у его ног, поперек бездыханного тела Беллы.

Это был самый яркий кошмар из тех, что приснились ему за последнее время. Однако, когда он пришел в себя, кошмар оказался реальностью: в его руках была кочерга из камина, перепачканная кровью с налипшими на нее волосами; его руки и одежда тоже были в крови; должно быть, он лег спать одетым. Он вдруг с ужасающей четкостью, с которой сталкиваются многие убийцы, понял, что это не сон и что его любимая Белла и Мэри действительно лежат мертвые – или умирающие – на лестничной площадке за дверью его спальни.

Навыки врача мгновенно дали о себе знать – какое-то время Ракстон не думал о последствиях своего безумства, а пытался вернуть бездыханные тела к жизни. Мэри была уже определенно мертва; Белла тоже не дышала, но ему показалось, что он уловил биение ее пульса. Он знал, что перемещать ее тело было бы смертельно опасно, а когда снова попытался нащупать пульс, его уже не было.

В течение следующего часа он снова и снова пробовал нащупать пульс, надеясь, что она еще жива. Это было не так. Белла – женщина его мечты, единственная женщина, которую он когда-либо любил, мать его детей – была мертва, и бедная маленькая Мэри тоже. Он знал, что виноват в этом сам, хотя совершенно не помнил своих действий.

Как и все люди, совершившие непреднамеренное убийство, Ракстон оказался перед выбором: стоять, бежать или прятаться. Варианты всегда одни и те же, и сделать этот выбор необходимо в первые же минуты после совершения преступления, потому что пути назад нет, а последствия будут фатальны и неотвратимы.