– Что у тебя?

– Ложная наводка, – трогаясь с места, сосредотачивает внимание на дороге. – Съездили с Градом в этот притон. Машка с Яриком действительно несколько раз там бывали. Но давно. С месяц-полтора назад. Упоротые тела врать не станут. Все как один утверждали, что перед исчезновением их не видели.

– Боже, зачем они там вообще бывали? Вдруг все же принимали какие-то препараты, как этот Ридер?

– Не принимали, Эва. Можешь быть уверена, я бы заметил. Такое невозможно не заметить. Ни Ярик, ни Машка под дурью никогда не ходили. Алкоголь, да, случался, – признает, как всегда, сохраняя невозмутимый вид. И вдруг улыбается. – Я рассказывал, как Яр Машку на лестнице чуть не уронил? – пытается меня отвлечь. – Потом завалились, уже в спальне. Яр банкетку прошляпил.

– Отец Ридера не заметил… – никак не могу отпустить ситуацию с передозировкой.

– Отец Ридера большую часть времени в Киеве живет. Дома даже не каждые выходные.

– Бедная мама… – не сдержавшись, всхлипываю, хотя слез нет.

– Да, – как всегда емко роняет муж и на какое-то время замолкает. Включая поворотник, перестраивается. Выполнив поворот, продолжает: – Мы найдем их. По-другому не может быть.

– А вдруг…

– Никаких «вдруг», Эва.

– Халюк же мониторит Машин мобильник. Он как пропал со связи в позапрошлую пятницу в 22:12, так больше не локализировался. Это плохой знак.

– Значит, она его просто выключила или потеряла. Не накручивай.

Разговор обрывается. Сил на бесконечные обсуждения и предположения все меньше. Все слова кажутся бессмысленными.

Дома тягостное молчание затягивается. Никогда у нас с Адамом такого не происходило. Мы всегда оговариваем все, что является важным. Да в принципе и пустяки, если беспокоит, проговариваем. Никаких недомолвок и странных обид между нами не случается.

Пока Адам закрывается в кабинете, отправляюсь в кухню, чтобы успокоить сосущий голод. Аппетита нет, но слабость мешает думать и функционировать. А сдаваться я не намерена.

После перекуса поднимаюсь на второй этаж и привычным маршрутом следую прямо в комнату дочери.

Все ее вещи находятся на тех же местах, где она их оставила. Если у меня психологическое неприятие чрезмерного порядка, то Маша, напротив, фанатично к нему стремится. Все тетрадки убраны в стол, книги на полках разложены по цветам. На письменном столе ничего лишнего не найдешь. Лампа, декоративный горшок-человечек с нежно-розовой бегонией и органайзер для карандашей и ручек.

На пробковой доске над столом прикреплены фотографии вперемешку с яркими исписанными стикерами. Но даже в их расположении прослеживается закономерность. Маша ничего не делает наобум. Все ее действия всегда продуманы, с четким просчетом результатов. Это гены Адама.

Папина дочка – все говорят. Но и моя ведь…

По сей день помню эмоции, которые убили наповал, когда Машку выложили мне на грудь. Их было так много… Дать частичке своего сердца покинуть твое тело. Выпустить человека в мир. И стать при этом его солнцем, центром, спутником. Отдавать себя добровольно и безвозмездно. Жертвовать, при необходимости себя по ниткам распускать – только бы у нее все хорошо было. Вот, что значит быть мамой.

Как мне справляться сейчас? Как?

Опускаясь на заправленную стеганым покрывалом кровать, беру в руки оставленную на тумбочке книгу.

– «Кэрри», Стивен Кинг, – тихо проговариваю вслух.

Благодаря заложенной между страниц фотографии книга отрывается на том моменте, который читала Маша.

– Трогай меня, – прошептала она ему на ухо. – Всю. Выпачкай меня всю[1].

Пробежавшись глазами по этим строчкам, машинально переворачиваю снимок изображением к себе.