В моем сознании как по щелчку такой видеоряд порнокадров вспышками выстреливает, Браззерс позавидует!

– По рукам? – протягивает ладонь.

А я ловлю себя на том, что не хочу к ней прикасаться. Точнее, хочу. Пиздец, как хочу! Страшно разбудить дремлющего зверя.

– А смысл в чем? – вздергивая бровь, кривовато ухмыляюсь.

– Ну… – не теряется святоша и ладонь не опускает. – Будет весело! И у тебя не найдется возможности меня игнорировать. В мой день. В свой, конечно, можешь запретить мне даже разговаривать, – предполагает полушепотом. – Ну, так как?

А когда я отказывался?

– Идет.

Пожимая ее ладонь, ощущаю, как кончики пальцев током пробивает. Штырит по венам дальше. Сердце по новому безумному кругу запускает. В груди моментально горячо становится.

– Супер! – восклицает и отворачивается к столу. Достает из ящика столовые приборы. – Первое: мы никогда не будем вспоминать вчерашний день.

– Согласен. Херня получилась. Забудем.

Подыгрываю, а она еще глазюками на меня сверкает, словно я вновь ее выбесил.

Чё опять не так?

– Ладно… – прочищает горло Машка. – Сейчас позавтракаем. И будем смотреть фильм. Я выбираю! Слышишь, Градский?

– Слышу, слышу, – прочесывая ладонью затылок, усаживаюсь за стол. – Не глухой. Завтра оторвусь. Устрою тебе такой стендап, охренеешь. Давай свою кашу, – хлопаю по столу ладонью.

– Стендап – это как в камеди или как в фитнесе?

– Еще не решил. Может, адское комбо тебе замучу. Напрягу по полной. Будешь потеть, плакать и смеяться.

– Звучит захватывающе, – хмыкает со всем скепсисом.

Опускает передо мной тарелку, а я смотрю на эту бурду, и от одного вида тошно становится. Загребаю ложкой и все силы направляю на то, чтобы не морщиться.

– Наперед не забегай. Посмотрим, насколько круто ты день организуешь. Я-то выдержу и даже «базар» попридержу. Но завтра тебе отомщу, имей в виду, – в предвкушении ухмыляюсь. Дождавшись, когда она усаживается по другую сторону стола, прошу: – Соль передай.

– Какая соль? – растерянно замирает. – Ярик, ты что? Это кукурузная каша с молоком. Сладкая. Сладкая – значит, с сахаром, – как дебилу, мне поясняет.

Знаю я свою Титову! Накормит меня тут… Желудок на старте протестующе сжимается.

– Соль передай, – повторяю невозмутимо.

– Да на, держи, пожалуйста, – стукает по столешнице солонкой. – Извращенец.

– С такими словами поосторожнее, святоша, – щурюсь и, отвлекшись на нее, вываливаю в кашу до фига больше соли, чем полагается. – Твою мать, блядь!

Машка хохочет.

– Ярик. Дурачок, – поднимаясь, забирает у меня тарелку.

Отлично. Пыток едой избежал. Где там мои чипсы?

Но не тут-то было! Она наливает мне новую порцию.

– Черт…

– Все равно будешь делать, что я говорю.

– Живешь одним днем, святоша. Завтра устрою тебе! Кровь за кровь.

– Уже трясусь, Ярик, – сама подсаливает мне кашу.

– Чувствую себя, как дома, – прослеживаю за тем, как девчонка на свое место возвращается. И слава Ктулху, а то у меня, несмотря на вызываемую кашей тошноту, в груди от ее запаха спирать стало. Щекотно так. Колко. Горячо. И сердце новый разбег взяло. – Под маму мою решила закосить?

– Куда мне?! – разводит руками, прежде чем продолжить есть. – Просто не хочу, чтобы ты умер от язвы. По крайней мере, не до того, как нас отсюда вызволят.

– Об этом не волнуйся. От язвы так быстро не умирают.

– Как быстро? – вздыхает «сеструля». – Яр, по правде, пора признать, что мы не знаем, как долго здесь пробудем.

– Точняк, бля. На стенгазету этот лозунг. Крайне оптимистично, я считаю! И заготовки на зиму делать начнем.

– Какие заготовки?

– Мне откуда знать!