Ева закусила губу, на миг отвернулась, скрывая яркий румянец. Повернулась вновь, с усилием улыбнулась.

– Вы мне нравитесь, сэр Кай, – честно ответила она. – Я не стану ничего обещать, но и отрицать тоже: вы очень интересный человек. Постарайтесь выжить, и мы непременно вернёмся к этому разговору.

Крестоносец коротко кивнул, подавляя улыбку, и некоторое время оба ехали молча. Кай прислушивался к себе и не мог понять, что же на самом деле чувствует к прекрасной баронессе, знакомство с которой оказалось столь неожиданным. Ева фон Штрауб ему нравилась; она не могла не нравиться. Кай восхищался её утончённой, почти небесной красотой, любовался белокурыми локонами, с удовольствием слушал мелодичный голос и серебристый смех. Однако он ни разу не бывал влюблён; а потому сказать с уверенностью, что испытывает к этой девушке, не мог. Ухаживать за женщинами он и вовсе не умел, так что решение поговорить с Евой начистоту оказалось интуитивным: по крайней мере, теперь он знал, на что рассчитывать.

Ева терзалась чуть меньше: в свой двадцать один год девушка научилась отличать любовное влечение от обыкновенной симпатии. Молодой крестоносец ей нравился, и смотрела она на него с интересом – но, увы, не тем, с которым влюблённые девушки смотрят на своих будущих мужей.

Впрочем, оба имели достаточно лёгкий нрав, чтобы быстро возобновить оборвавшийся разговор: Ева заговорила о палестинских красотах – к которым, как оказалось, девушка причисляла и пустыни тоже – о погоде, о недостатке воды и растительности, и Кай с радостью подхватил благодатную тему.

Спустя несколько минут оба уже смеялись над возникшим каламбуром двух смешанных языков – английского и франкского – и им в спины уже нёсся разгневанный рёв Штрауба:

– О здоровье так весело разговорились, а, Ева?!

Кая тотчас оттеснили назад, и до самого конца путешествия Гуго не доверял честь сопровождать сестру никому, кроме себя. Это, впрочем, ничуть не смутило ни Еву, время от времени оборачивавшуюся, чтобы задать крестоносцу вопрос, ни Кая, отвечавшего с неменьшей готовностью.

Дорога выдалась спокойной. Встречавшиеся им на пути воинские патрули буравили взглядом всю компанию, порой задерживали и задавали вопросы, однако неизменно отпускали: с рыцарями английского войска общался Кай, с франками и госпитальерами – Гуго. Привалов не делали, да и всякие разговоры вскоре прекратили: главные собеседники выбились из сил. Ева – в силу девичьей слабости и болезни, Кай – из-за воспалившихся ран.

Ближе к вечеру крестоносец едва держался в седле, растревожив неизбежной тряской плечо и бедро, и мечтал поскорее увидеть стены уже близкого города. Беспокоила юного лорда и разбитая голова: в ней то и дело звенели адские колокола, а перед глазами вставала мутная пелена.

Сабир, всю дорогу молчавший, и обыкновенно не сводивший глаз с леди Штрауб, теперь занялся спутником: поддержал, когда тот бессознательно накренился в седле, влил несколько капель воды из фляги в побелевшие губы.

К Акре подъехали, когда вечерние сумерки упали на землю. И хотя до темноты оставалось время, они оказались последними, кого стража пустила в город. Проехав до ближайшей площади, Гуго фон Штрауб натянул поводья, оборачиваясь к спутникам.

– Всё, крестоносец, – обратился он к Каю, – здесь наши пути расходятся. Благодарен тебе за помощь и сопровождение, но дальше мы пойдём сами. Прощаемся быстро: Ева уже спит в седле.

– С вами всё будет в порядке? – внимательно глядя на уставшую девушку, спросил Кай. – Помощь не нужна?