Хотя эта информация не так уж и важна, потому что очевидно, что я нахожусь в той поре, когда крепостное право ещё присутствовало.

Впрочем, всё равно стоит выяснить год и местность — вдруг его отменят как раз через недельку, право это крепостное? Тогда не так уж много терпеть останется…
Тут же подивилась сама своим же мыслям — и о чём я рассуждаю?

Я что — серьёзно полагаю, что каким-то загадочным чудесным образом реально оказалась в Российской Империи до отмены крепостного права?

Как я это сделала?

Кажется, я действительно где-то таки тюкнулась головой…

Как все это возможно?

Просто — КАК?

Не понимаю. В голове не укладывается это…

— Люба, — повернулась я к кухарке, продолжая при этом чистить картошку, несмотря на то, что руки уже устали. Спину всё еще жгло не слабо… — А как я в этом доме очутилась?

— Тоже не помнишь? — сочувственно посмотрела на меня она.

— Не-а.

— Бедовая… — покачала головой Люба, а я решила использовать эту легенду с провалами в памяти, чтобы никто не посчитал меня полоумной. Забыла, амнезия — бывает же такое с людьми! — Да у ворот тебя нашли пять дней назад.

— У ворот?

— Ага… Замерзала уже, от голода была истощена. Бог знает, где тебя до того носило. Ни документов при себе, ни вещей — ничего не было. Кто такая, откуда — никто не знает. Но одета была просто, и поняли мы, что ты из нашего брата — крестьянка. Ну и взял тебя барин в дом. Имя свое только и назвала — Ольга Добронравова. А больше ничего и не вспомнила. А теперь, похоже, забываешь, что помнила… Бедная ты, бедная… Небось по голове тебя старые хозяева били.
— А как же барин взял чужую девушку? Может, я чья-то крепостная тоже?

— Да кто тебя искать-то будет… Забрал барин, документы тебе выправит, и будешь ты его крепостная, и все дела…

— А-а… — протянула я, задумавшись. — Понятно.

Но как же я очутилась у ворот здесь?

Загадка на загадке…

8. 7.

Руки уже болели, а картошка никак не кончалась…

Так много я никогда ее не чистила.

Живу я одна — кому мне столько картошки начищать?

На суп себе хватит и пары-тройки клубней…

Тут же вон — целое ведро.

Наверное, у хозяев дома большая семья.

— А дом-то чей? — поинтересовалась я снова у Любы. — Кому принадлежит?

— Батюшки! — всплеснула та руками. — И это забыла?

Я поджала губы.

Да, кажется, с вопросами я перебарщиваю. Так и в лечебницу для душевнобольных угодить недолго, а мне бы этого очень не хотелось. Тревожные маячки внутри меня продолжали твердить, что нельзя говорить о том, кто я и откуда, что этот мир мне совершенно чужой, и что я толком-то и не понимаю, в каком хотя бы году нахожусь!

Стоит поубавить пыл. А то меня начнут подозревать в чём-нибудь.

Всё выяснится потихоньку.

Так или иначе слуги буду обсуждать хозяев и быт, а я буду внимательно смотреть и слушать. Дай бог и разберусь с этим всем и найду путь домой.

Если ко мне кто-то решит обратиться, просто буду слушать, кивать, вежливо говорить “вы”. Кажется, в эти времена к хозяева крепостные обращались так: барин или по имени-отчеству… Опять же, послушаю как их зовут другие, и просто стану повторять.

— Так кому же дом принадлежит? — повторила я вопрос. Раз уж всё равно его задала, так уж хотелось бы и ответ узнать. Может быть, у них тут есть какая-то библиотека с книгами, где описаны известные дворянские роды, чтобы я понимала, в чей дом и какую местность попала? А ещё я вспомнила, что видела газету в гостиной на столе, но только не была уверена, что мне позволят её взять. Там-то точно указана дата, число и регион, в котором мы находились.

Точно.

Газета.

Аж потом прошибло.