Она сразу обмякла и упала в мои объятия. Я понял, что еще мгновение и она примется меня раздевать прямиком в курительной, куда в любой момент может вломиться кто-нибудь из гостей. Пришлось встряхнуть разомлевшую любовницу и строго произнести:

– Марта! Соберись! Ты мне нужна! И не только – как женщина. Понимаешь?

Она распрямила свой мощный стан, выпятила грудь.

– Поняла, Але… Базиль. Можешь на меня рассчитывать.

– Вот и отлично. Пойдем к гостям. Надо дождаться, покуда они расползутся.

Мы вернулись в гостиную. Магда, окруженная офицерами и белоэмигрантами, злобно зыркнула в сторону подруги. Похоже, между ними пробежала трещина, которая вот-вот превратится в непреодолимую пропасть. Война войной, а человеческие страсти остаются человеческими страстями и никакие идеологии ничего не могут противопоставить им. Впрочем Марта тут же отошла от меня и принялась кокетничать с гауптманом, который аккомпанировал ее подруге.

Это смягчило фройляйн Кранц и мне даже удалось за остаток вечера перекинуться с нею парой ничего не значащих слов. Наконец, гости начали расходиться. Немецкие офицеры вызвались проводить дам и своих «русских друзей», так как на улицах шастали патрули. Я воспользовался суматохой и умыкнул Марту в свою опочивальню. Она первым делом осмотрела комнату, обставленную, как и другие, музейной мебелью. С восхищением покачала головой.

– Твои нынешние апартаменты нравятся мне гораздо больше прежних, Алекс! – резюмировала она.

– Тсс! – шикнул на нее я. – Называй меня только Базилем.

– Да, прости! – кивнула она.

– Где ты теперь служишь? – спросил я.

– Как и Магда – в «Организации Тодта».

У меня даже дыхание перехватило от предчувствия близящейся удачи.

– А ты, значит, подался в дворяне? – проговорила Марта. – Мне Магда много рассказывала о графе Горчакофф, но мне и в голову не могло прийти, что это – ты… Вернее – твоя очередная личина.

– Не узнаю тебя, Марта, – сказал я. – Ты стала более суровой…

– После того, как графа убили, меня с пристрастием допрашивали в гестапо.

– Тебя били?!

– Нет. До этого не дошло. Они были очень вежливы, но при этом перетряхнули все мое нижнее белье… Речь шла о связи женщины арийской расы с унтерменшем… С тобой – то есть… Меня спасло только то, что ты фольксдойче… То есть – не совсем русский. Ведь ты – фольксдойче?

– А если – нет? Это что-то изменит в твоем отношении ко мне?

Она вдруг рванулась ко мне, обняла, прижалась, зашептала горячо:

– Нет, любимый! Ничего не изменит! Мне наплевать на Розенберга и его расовую бредятину. Я хочу только, чтобы поскорее кончилась эта проклятая война, чтобы мы уехали из этого ужасного города, в Германию, я хочу родить тебе полдюжины маленьких полукровок, за которых я перегрызу горло любому!

– Тогда помоги мне закончить эту войну, – шепотом ответил я, расстегивая молнию на спине, что удерживала ее длинное, черное платье.

– Я помогу, милый! – задыхаясь от вожделения, бормотала она. – Надо будет – умру за тебя! Я их ненавижу!

Поведя плечами, она сбросила платье, оставшись в прозрачной комбинашке. У меня уже не хватило терпения раздеть ее полностью. Да и она не слишком была щепетильна с моим вечерним костюмом. Полураздетые, мы рухнули на кровать, а дальше началась такая сумасшедшая скачка, что не будь дом Сухомлинского построен лет двести назад, когда такие здания возводили с огромным запасом прочности, как крепости, он бы заходил ходуном. Признаться, я и думать забыл, что совокупляюсь с этой немкой по долгу службы. И она это почувствовала.

– Ты был сегодня как лютый зверь, – еле слышно сообщила Марта, когда мы обессиленные лежали на растерзанной постели. – Никогда ты таким не был, милый… Раньше ты пользовался мною, как любой мужик, а сейчас… Ты как влюбленный оборотень… Мой Красный Вервольф…