Дочка сидела за столом и вырезала фигурки, когда он вошел в группу. Эллен делала рыбок и растения для своего моря.

– Помочь тебе одеться? – спросил он.

Она удивленно воззрилась на него.

– Я уже давно одеваюсь сама, – наставительно произнесла она, положила на место ножницы и бумагу и пошла к своему шкафчику – стройный человечек с маленькими ножками и неугомонными ручками.

На улице Флеминга они сели в автобус, и только после того, как он тронулся, Томас осознал свою ошибку.

– Я хочу начать играть в хоккей, – сказал Калле, пока Томас пытался отодвинуть в сторону какого-то пенсионера в коляске, чтобы не дать ему переехать Эллен.

Перед внутренним взором Томаса замаячила мрачная перспектива возить сына через центр города несколько раз в неделю.

– Ты не думаешь, что тебе слишком рано играть в хоккей? – спросил он.

– Вильям уже занимается в «Юргордене». Они говорят, что он уже переросток.

Боже милостивый, подумал Томас.

– Старушка, сиди спокойно, – сказал он дочери. – Мы скоро приедем.

– Я спотела, – сказала девочка.

– Надо говорить «вспотела», – презрительно изрек Калле. – Ты никак не научишься говорить.

Полкилометра до их квартала на Хантверкаргатан они ехали четверть часа. Калле два раза упал, когда шофер резко тормозил, не успевая проехать перекресток из-за пробки на улице Шееле.

Пот тек по спине Томаса, он вдыхал окись углерода и витавшие в воздухе вирусы и клялся себе плюнуть на все партийные дрязги и проголосовать за тех, кто пообещает разобраться с пробками в Большом Стокгольме.

– Мама дома? – спросила дочка, когда они наконец добрались до своего подъезда и проходили мимо соседней квартиры номер тридцать два.

– Мама в Норланде, – сказал Калле. – Она же вчера говорила.

– Мама дома? – снова спросила девочка, обращаясь на этот раз к Томасу. В голосе ее звучала неистребимая надежда.

Он посмотрел в ее такие доверчивые глазенки, на ее румяные щечки, на маленький рюкзачок. На мгновение ему стало нехорошо. «Что мы наделали? Какую ответственность взвалили на себя! Как можем жить с этим? Как выживут дети в этом дьявольском мире?»

Томас тяжело сглотнул, наклонился к дочке, снял с ее головы мокрую от пота шапочку.

– Нет, крошка, мама на работе. Она приедет завтра. На, возьми шапочку, а я открою дверь.

– Что у нас на обед? – поинтересовался сын.

– Лосятина с луком и запеченная картошка.

– Ням-ням, – облизнулась Эллен.

– Объеденье, – поддержал сестру Калле.

Из квартиры потянуло чем-то сырым и затхлым. Уличные фонари уже отбрасывали снизу желтый свет на штукатурку потолка. На улице сгущались сумерки.

– Калле, зажжешь свет?

Мальчик быстро переоделся, пошел на кухню, включил свет и электрическую печку. Анника заморозила обед в пластиковом пакете, чтобы они могли разогреть его в микроволновой печи, но Томас предпочитал традиционно разогревать еду в духовке.

– Можно нам поиграть в компьютере, папа?

– Если сумеете сами его включить.

– Ура! – закричал сын и бросился в библиотеку.

Томас сел к столу и принялся просматривать газету, которую не успел прочесть утром. Новый теракт на Среднем Востоке, биржа покатилась вниз, лекарства продолжают дорожать. Он почувствовал, что неприятный запах стал сильнее.

Томас отложил в сторону газету, поднялся и осмотрелся.

Когда он открыл шкафчик под кухонной раковиной, в нос ударило тухлятиной.

Рыба.

Он сразу вспомнил, что вчера утром Анника говорила ему о рыбном супе. Преодолевая подступившую к горлу тошноту, он заглянул в шкафчик, но в этот момент зазвонил мобильный телефон. Томас закрыл крышку, хорошенько ее придавил и поспешил к телефону. Звонила коллега из областного совета.