– Ты уверен? – прошептала она.

Мальчик кивнул, и Анника увидела его волосы, торчавшие словно кисточки из густого желе.

– Потом человек вышел из машины, взял Бенни за ноги и оттащил к Рудному отвалу. Потом он отряхнулся, сел в машину и уехал в сторону Шёфартсгатан, к гавани.

Теперь Анника смотрела на мальчика совсем другими глазами. В ней боролись недоверие, отвращение и сострадание. Правда ли это? Если да, то какая же отвратительная! Бедный парень.

– Что ты сделал после этого?

Мальчик затрясся. Сначала задрожали руки, потом ноги.

– Я… подошел к Бенни. Он лежал около высокого забора и… Он был мертвый.

Мальчик обхватил себя худыми руками и принялся тихо раскачиваться из стороны в сторону.

– У него не было половины головы и половины лица, их размазало по земле, и спина была изломана. Ошибки быть не могло. Я все понял. Я пошел домой, но всю ночь не мог уснуть.

– И ты ничего не рассказал полицейским?

Он покачал головой и трясущейся рукой вытер слезы.

– Я сказал маме, что пришел домой без четверти десять.

Анника наклонилась вперед и неловко положила руку ему на колено.

– Линус, – сказала она, – то, что ты мне рассказал, очень страшно. Это просто омерзительно. Думаю, тебе надо рассказать это какому-нибудь взрослому человеку, потому что очень тяжело, просто нельзя носить в себе такой ужас.

Мальчик резко отодвинулся, сбросив ее руку со своего колена, и прижался спиной к стене.

– Вы обещали! – выкрикнул он. – Вы сказали, что не будете упоминать мое имя!

Анника беспомощно подняла руки.

– Ладно, – сказала она. – Я не собираюсь никому ничего говорить. Мне просто страшно за тебя. Я давно не слышала таких жутких историй.

Она опустила руки и поднялась.

– То, что ты видел, очень важно для полиции, чтобы выяснить истину, но это ты и без меня понимаешь. Ты умный парень. Смерть Бенни – не случайность, и ты единственный, кто знает это доподлинно. Ты согласен с тем, что убийца может спокойно уйти от ответственности?

Подросток упрямо смотрел на свои колени.

Аннике вдруг пришла в голову одна мысль.

– Тебе знаком… человек в машине?

Мальчик поколебался, сплетая и расплетая пальцы.

– Возможно, – глухо произнес он. Потом вдруг резко поднял голову и посмотрел Аннике в глаза. – Который теперь час?

– Без пяти шесть, – ответила она.

– Черт. – Мальчик вскочил со стула.

– Что случилось? – спросила Анника, когда он пробежал мимо нее на кухню. – Ты говорил, что, наверное, знаешь человека, сидевшего за рулем той машины…

– Сегодня моя очередь готовить ужин, а я еще и не начинал.

Он снова показался в дверном проеме.

– Скоро придет мама, – затравленно сказал он, – вам надо уходить, прямо сейчас!

Анника надела куртку и шагнула к Линусу.

– Подумай о том, что я тебе сказала, – произнесла она и попыталась улыбнуться.

Она оставила мальчика с грызущим чувством неисполненного долга.


Томас чувствовал, как в нем вскипает раздражение. Он стоял перед входом в детский сад и набирал на домофоне одну комбинацию цифр за другой. То же самое, что и вчера. Стоит как идиот и не может войти.

– Ты не знаешь код? – спросил он у стоявшего рядом сына.

Мальчик покачал головой.

– Нет, его всегда набирает мама, – ответил он.

Через секунду замок открыли изнутри. Вышла женщина лет сорока, ведя за руки двух сопливых трехлеток. Томас буркнул нечто вроде благодарности, придержал дверь перед Калле и вошел в вестибюль.

– Весело было ходить в детский сад, – мечтательно произнес мальчик.

Томас рассеянно кивнул и внутренне собрался. Каждый раз, входя в детский сад, он чувствовал себя инопланетянином. Его кожаная куртка, портфель и блестящий галстук являли слишком резкий контраст с тапочками и дешевыми кофточками нянечек и воспитательниц. Среди крошечных сапожек и лилипутской мебели он чувствовал себя неуклюжим великаном, потным и неуместным. Наверное, все дело в неумении общаться, в невозможности участвовать в контакте, установившемся между его детьми и персоналом. Он не мог рассуждать об одном и том же рисунке в течение десяти минут, его начинало распирать от нетерпения, он уже не понимал, что это – прекрасная Елена или кошка. Он не мог долго задерживаться на одной мысли, на одном действии.