– Ты знал Бенни? – спросила она, выйдя из туалета.

Парень молча кивнул.

– Кстати, как тебя зовут? – спросила Анника.

Мальчик опустил глаза.

– Линус. – Голос его пробежался – вверх-вниз – по всем пяти буквам имени.

– Линус, – сказала она, – знаешь ли ты в доме кого-нибудь, кто видел, что случилось с Бенни?

Мальчик прищурил глаза и сделал два шага назад.

– Так вы все-таки из полиции, или как?

– Ты оглох, или как? – передразнила Анника. – Я такой же газетный писака, как Бенни. Мы писали об одних и тех же вещах. Полиция утверждает, что кто-то случайно сбил Бенни и скрылся с места происшествия. Я сомневаюсь, правда ли это. Может быть, ты знаешь того, кому доподлинно известно, что произошло той ночью?

– Полицейские уже были здесь и спрашивали то же самое.

– И что ты им сказал, Линус?

Голос мальчика сорвался на фальцет, когда он заговорил.

– Что я ничего такого не видел. Что пришел домой, когда обещал. Что ничего не знаю. А теперь уходи!

Он шагнул к ней, подняв руки, словно собирался вытолкнуть ее за дверь. Анника не сдвинулась с места.

– Есть разница между разговором с полицией и разговором с прессой, – медленно произнесла Анника.

– Это понятно, – ответил Линус. – Когда говоришь с прессой, на следующий день попадаешь на первую страницу.

– Каждый, кто говорит с нами, имеет право остаться анонимным, если хочет. Никакая власть не может спросить нас, с кем мы говорили, так как это ломает устои. Свобода высказывания. Бенни ничего не говорил тебе об этом?

Мальчик остановился, широко раскрыв глаза. В них читался явный скепсис.

– Если ты что-то видел, Линус, или знаешь того, кто видел, то этот человек может обратиться ко мне и все рассказать – его имя нигде не будет упомянуто.

– И вы поверите в то, что расскажет такой человек?

– Я не знаю, это, разумеется, зависит от того, что он может рассказать.

– Но вы же должны будете написать об этом в газете?

– Я напишу только факты, не упоминая о человеке, который их рассказал, если, конечно, он этого не захочет.

Она смотрела на мальчика, чувствуя, что на этот раз интуиция ее не подвела.

– Собственно, домой ты возвращался не тогда, когда был должен вернуться, не так ли, Линус?

Парень переступил с ноги на ногу и сглотнул так сильно, что кадык на худой шее судорожно дернулся вверх и вниз.

– Когда ты должен был вернуться домой?

– Последним автобусом номер один, он приходит в двадцать один тридцать шесть.

– На чем же ты приехал вместо этого?

– Есть еще ночной автобус, пятнадцатый. Он идет до Мефоса. Он возит мужиков в ночную смену на завод… я всегда им езжу, когда задерживаюсь.

– Но тогда тебе приходится идти пешком, не так ли?

– Это недалеко. Мне надо только перейти по мосту через железную дорогу, а потом пройти по Шеппергатан…

Он бросил на Аннику быстрый взгляд, развернулся на пятках и пошел в свою комнату. Анника пошла за ним. Когда она вошла, он уже сидел на кровати, застеленной покрывалом и украшенной вышитыми думками. На столе лежали учебники и стоял старенький компьютер. Комната была чисто убрана, все вещи расставлены и разложены по местам.

– И где же ты был?

Он поджал под себя ноги и сел по-турецки, молча глядя на руки.

– У Алекса есть широкополосный Интернет. Мы играли в Сети в «Теслатрон».

– Где твои родители…

– Мама, – перебил ее мальчик и бросил на нее сердитый взгляд. – Я живу с мамой. – Он снова потупился. – Она работает в ночную смену. Я обещал ей, что не буду поздно ходить по улице. Соседи тоже присматривают за мной. Поэтому мне приходится красться, когда я возвращаюсь домой поздно.

Она смотрела на этого рослого маленького мальчика, и вдруг на какое-то мгновение ее обожгла жуткая тоска по собственным детям. Глаза ее наполнились слезами, и пришлось несколько раз вдохнуть открытым ртом, чтобы они не полились по щекам.