Анника достала из сумки карманный фонарик и осветила место, огороженное пластиковой лентой. Прошедший за сутки снегопад скрыл все следы, которые мог бы рассмотреть неспециалист. На льду, покрывавшем асфальт, не было видно следов торможения, а если они и были, то уже стерлись.

Она осветила забор в десяти метрах от ленты. Там погиб Бенни. Комиссар Сюп был прав, говоря, что Бенни Экланду было суждено закончить жизнь воздушным полетом.

Анника стояла с фонариком в руке, прислушиваясь к отдаленному заводскому гулу. Она снова краем глаза увидела в окне – теперь в правом – силуэт мальчишеской головы.

Надо постучаться, раз она все равно здесь.

Во дворе стоял непроглядный мрак, и Аннике пришлось посветить под ноги фонариком, чтобы не споткнуться. Дом походил на автомобиль со свалки. Казалось, он готов вот-вот обрушиться, железная крыша проржавела, краска со стен давно облупилась.

Она выключила фонарь, сунула его в сумку и вошла в узкую дверь подъезда. На лестничной клетке стоял непроглядный мрак.

– Что вы тут делаете?

Она едва не задохнулась от неожиданности и принялась лихорадочно рыться в сумке в поисках фонарика. Говорили справа. Это был ломающийся голос подростка.

– Кто здесь? – с трудом выдавила из себя Анника.

Раздался щелчок, и подъезд залило ярким светом. Анника растерянно зажмурила глаза. Ей показалось, что покрытые коричневым налетом стены падают на нее, что потолок вот-вот ее раздавит… Она схватилась руками за голову и вскрикнула.

– Что с вами? Успокойтесь.

Мальчик был в толстых вязаных носках, долговязый и худой. Он стоял, опершись спиной о дверь с табличкой «Густафссон», и смотрел на Аннику сумрачно и настороженно.

– Господи Иисусе, – сказала Анника, – как ты меня напугал.

– Я не сын Божий, – усмехнулся парень.

– Что? – переспросила Анника. В ушах ее зазвучал хор ангелов: зима тоскует по жаркому лету. – Будьте вы прокляты! – крикнула она им.

– Вы что, ненормальная? – спросил мальчик.

Она собралась с духом и посмотрела ему в глаза. В них читалось любопытство, смешанное со страхом. Голоса стихли, потолок встал на место, стены перестали трястись.

– Нет, просто у меня иногда кружится голова.

– Что вы здесь высматриваете?

Она вытащила из сумки мятую салфетку и вытерла нос.

– Меня зовут Анника Бенгтзон, я журналистка и приехала сюда, чтобы увидеть место, где погиб мой коллега.

Она протянула мальчику руку, и он, немного поколебавшись, ответил на рукопожатие.

– Вы знали Бенни? – спросил он и высвободил из ее ладони свои узкие пальцы.

Анника покачала головой.

– Нет, но мы писали об одних и тех же вещах, – сказала она. – Вчера я должна была с ним встретиться.

Свет на площадке снова погас.

– Значит, вы не из полиции? – уточнил парень.

– Ты не можешь включить свет, дорогой? – попросила Анника, чувствуя, что впадает в панику.

– Вы и правда не в себе, – уверенно произнес мальчик. – Или просто боитесь темноты?

– Нет, я не в себе, – призналась Анника. – Включи, пожалуйста, свет.

Мальчик щелкнул невидимым выключателем, и лампа мощностью сто пятьдесят ватт осветила подъезд до последнего закоулка.

– Послушай, – сказала Анника, – а не могу ли я воспользоваться вашим туалетом?

Мальчик засомневался:

– Вы же понимаете, что я не могу пускать в дом чужих людей.

Анника не смогла сдержать смех.

– Ладно, – сказала она, – тогда мне придется писать прямо на лестнице.

Мальчик округлил глаза и открыл дверь, не снимая руки с ручки.

– Только не говорите ничего мамаше, – попросил он.

– Честное слово, не скажу, – пообещала Анника.

Ванная была застлана украшенным розовыми солнышками виниловым ковриком, модным в семидесятые годы. Она ополоснула лицо, вымыла руки и пригладила руками волосы.