– Он жил в…

– В Свартэстадене. Думаю, что там он и родился.

Ручка перестала писать. Анника, сильно нажимая, принялась чертить в блокноте круги, пока ручка снова не заработала.

– Когда его нашли и кто?

– Нашли его под забором около Мальмваллена, возле завода. Он, видимо, отлетел к забору, как выброшенная рукавица. Какой-то парень шел со смены и позвонил в полицию. Это было рано утром.

– И у вас нет никаких сведений о предполагаемом угонщике?

– Автомобиль угнали в субботу в Бергнэсете, и мы, разумеется, собрали на месте происшествия вещественные доказательства.

Комиссар Сюп замолчал, и Анника принялась лихорадочно записывать. Старый козел за стенкой переключился на МТВ.

– Что вы сами об этом думаете? – негромко спросила она наконец.

– Это наркоман, – в том же тоне ответил полицейский. – Не ссылайтесь на меня. Сейчас версия такова: было скользко, водитель не справился с управлением, сбил пешехода и скрылся с места происшествия. Но мы его возьмем, будьте уверены.

Анника прислушалась к голосам на том конце провода. Люди, работавшие в управлении, постоянно окликали комиссара.

– Еще один, последний, вопрос, – сказала Анника. – Работали вы в Лулео в ноябре 1969 года?

– Да, я достаточно стар и мог бы работать там. Но я пропустил взрыв на Ф–21. В то время я служил в Стокгольме. Меня перевели сюда только в мае 1970 года.

Она вытаскивала из сумки пуховик и перчатки, когда зазвонил мобильный телефон. На дисплее отобразился скрытый номер. Альтернатив было три: редакция, Томас или Анна Снапхане.

Она поколебалась, потом нажала кнопку ответа и зажмурилась.

– Я сижу в своей конторе, как в оперативном штабе, на стуле из IKEA, – сказала Анна, – и сейчас кладу ноги на стол начальника. Ты где?

Анника почувствовала, как опустились ее напряженные плечи. Какое облегчение – никакой работы, никаких требований, никаких претензий.

– В Лулео. Ты хочешь сказать, что стрижешь купоны со своей новой конторы?

– Да, теперь у меня дверь с табличкой и все такое. Сейчас я веду разговор по новому телефону. Как тебе такой номер?

– Он слишком таинственный, – сказала Анника и бросила на пол пуховик и перчатки. – Что говорит твой доктор?

Подруга на другом конце провода глубоко вздохнула.

– Кажется, он устал больше, чем я, – ответила Анна, – но, наверное, его можно понять. Я хожу к нему уже почти десять лет. Это доконает кого угодно. Но у меня хотя бы есть понимание болезни, я знаю, что я – ипохондрик.

– У ипохондриков тоже бывают опухоли мозга, – сказала Анника.

Тишина в трубке застыла в ужасе.

– Тьфу ты черт! – снова заговорила Анна. – Знаешь, об этом я как-то не подумала.

Анника рассмеялась, всем телом чувствуя тепло, каким умела дарить одна только Анна.

– И какого дьявола мне делать? – возмутилась Анна. – Как я могу уменьшить стресс? Завтра будет пресс-конференция и придется тащить на себе все: картинку, все это техническое дерьмо, да еще разрешение на передачу и все такое прочее.

– Зачем? – удивилась Анника. – У вас есть технический директор, пусть он об этом и позаботится.

– Он в Нью-Йорке. Что ты скажешь вот по этому поводу? «Скандинавское телевидение принадлежит консорциуму американских инвесторов, которые все имеют многолетний опыт владения и управления телевизионными станциями. Мы пришли для того, чтобы вещать по территориальным сетям Финляндии, Дании, Норвегии и Швеции. Наша штаб-квартира находится здесь, в Стокгольме. Собственники подсчитали, что Скандинавские страны плюс Финляндия, общее число зрителей в которых составляет одну десятую от их численности в США, а следовательно, располагают неиспользованным телевизионным потенциалом. В январе в департаменте культуры с предложениями выступит министр культуры Карина Бьёрнлунд. Суть их сводится к тому, чтобы цифровые территориальные сети были поставлены в те же конкурентные условия, что и остальные рынки, причем руководство почт и средств коммуникации должно распределять лицензии и тем самым обеспечивать условия для организации передач…» Как тебе это нравится?