Сыщик закурил сигарету и только после этого заставил себя оглядеть глубокие зияющие раны на теле – на плечах, на ногах, на груди и животе. Они ясно свидетельствовали о звериной, труднообъяснимой ярости. Убийца будто вымещал на Сюзанне свою ненависть ко всем женщинам, к плотским желаниям… а может быть, мстил за собственное бессилие…

– Ну а укусы?

– О, вот тут я обнаружил кое-что интересное. И неожиданное…

Герен запахнул простыню, как опускают театральный занавес. И, отвернувшись, начал копаться в одном из отделений картотеки, осторожно перебирая документы, словно его папки были человеческими органами, а страницы – клочками кожи, предназначенными для анализа. Наконец он достал пачку машинописных листков.

– Вот что я нашел в глубине укусов – если это вообще укусы! Лично я не знаю никого, кто имел бы такой рот. Это следы зубов или когтей. Я отдал их на анализ, и там обнаружились частицы кератина – это разновидность протеина, часто встречающаяся у живых существ. Кератин – главный компонент волосяного покрова на теле, шерсти, перьях, а также на рогах, когтях и клювах многих животных и птиц.

– То есть убийца заставил участвовать в этом какое-то животное?

– Именно так. Избавлю тебя от подробностей, но вокруг этих ранок обнаружились красные следы, какие бывают при сосании.

– И что это значит?

– Что какой-то зверь сосал кожу до тех пор, пока под ней не лопнули кровеносные сосуды.

Сыщику нужно было привести в порядок смятенные мысли, но, черт подери, эта информация никуда не вела, разве только к какому-то запредельному ужасу…

– Ты хочешь сказать, что это… вампир?

– Нет. Кровь никто не высасывал. Остались только вот эти жуткие следы. Ну почти как от страстного любовного поцелуя.

Потрясенному Жан-Луи явилось апокалиптическое видение: убийца, затерявшийся во всеобщем майском хаосе, держащий на сворке некое чудовище с круглой пастью, преследует юных девушек, чтобы потрошить их и приносить в жертву этой горгоне.

Любовные шашни Сюзанны, воззвания на стенах, маоисты – все это теперь отодвинулось на задний план. Так, может, Же-Эл понапрасну теряет время, взяв этот след? Но никакого другого пути он не видел. Разве что обойти зоопарки? Или накупить учебников биологии?

– А ты можешь раскопать поглубже эту историю со зверем-кровососом? – спросил он так безнадежно, словно кидал камень в бездонный колодец.

– Уже копаю, товарищ. Во всяком случае, с тобой не соскучишься!

Жан-Луи предупредил Деньо, что прекращает работу по внедрению в ряды повстанцев – даже сейчас, в мае 68-го, расследование убийства стояло на первом месте, – и попросил выделить ему для работы помещение в Божоне. Толстяк благосклонно предоставил в распоряжение сыщика целую анфиладу каморок под крышей, на последнем этаже здания в глубине двора. Именно то, что нужно.

Мерш подъехал туда к двадцати часам. Этим воскресным вечером мансарды уже начинали пустеть – их обитатели собирались на очередную демонстрацию. Сощурившись, он разглядывал студентов, неверной походкой покидавших свои каморки, – лохматых, неряшливых и грязных до невозможности. Как ни смешно, великие уличные сражения неизменно кончались на мостовой – если не в сточных канавах.

Он взобрался на верхний этаж, продравшись сквозь лестничную толчею и наугад здороваясь со встречными; ему нравились эта суета, эта всеобщая неразбериха.

Вот так, по его мнению, и должна была выглядеть жизнь. Жизнь, связанная с жестокостью и бумагомаранием… Жизнь сыщика.

Берто был уже по горло в работе; сидел перед грудой пыльных досье, которые, наверно, доставил сюда на своем трехколесном друге. Он расположился на полу, зажав в зубах карандаш, скрестив ноги и окружив себя связками документов и пачками копирки.