- А его добыть можешь? - насмешливо произнесла девчонка, и сердце Теренса ухнуло вниз, чуя недоброе.

- Нет, - через силу ответил он.

- А я смогу! - вскричал Варинор. Уже тогда в голосе его прорезалась завистливая злоба. - Я принесу!..

- Если сделаешь это, - произнесла девица, щуря недобрые глаза, - то я, так и быть, поцелую тебя!

Девчонке не нужно было украшение. Ей нравилось наблюдать, как мальчики злятся, готовые вцепиться друг в друга и отмутузить как следует. А еще она хотела не богатства, нет - поступка. Проверяла, на что готовы ее юные воздыхатели в погоне за ее благосклонностью.

И смотрела она ни них уже не озорно, а с нехорошим, недетским стервозным любопытством.

Теренс усмехнулся тогда.

Подумал гордо, что Варинору нипочем не найти другую птицу, а если найти - то не сорвать с ее головы перья. Чужаков эти птицы опасались и сопротивлялись отчаянно и сильно.  Но Варинор и не думал искать другую. Ему достаточно было знать, где находится эта… королевская любимица на гнезде, полном толстых пушистых птенцов.

Говорят, это произошло ночью.

 Словно юркий хорек, Варинор проскользнул под крылья спящему соколу. Осторожно разгреб на горячей груди птицы перья. И кольнул мечом в самое сердце, безжалостно и точно, так, что кровь рекой хлынула.

В гнезде сделалось мокро, липко. Птенцы, почуяв неладное, запищали, и Варинор, злясь на них, без сожаления сворачивал им шеи, чтоб они замолкли и не выдали его. С головы мертвой птицы сорвал он хохолок, нарвал полные карманы цветных перьев и  нежного пуха с птенцов. И скрылся, не замеченный никем, оставив разоренное гнездо, птенцов с вытянутыми тонкими шейками, замолкших навсегда.

Конечно, он отдал свою добычу рыжей жестокой девчонке. И та приняла ее - это потом понял Теренс по тому, с каким издевательством она смотрела на него, на принца, по тому, как она притворно строго поджимала губы и скромно опускала глаза, обходя его стороной.

И обнимала гордого донельзя Варинора.

А в его, принца Теренса, колчане король нашел стрелы, оперенные ярко-синими перьями.

- Как ты мог?! - выдохнул король, потрясая у лица сына этими стрелами. - Как ты мог!? Ради забавы, ради пестрого оперения?! Чудовище, убийца!

Король не поверил в то, что не сын его совершил это преступление. Не поверил в гневные оправдания - Теренс не умел оправдываться смиренно. Не поверил в то, что это Варинор сделал - Варинор делал скорбное лицо и говорил тихо о мести принца за то, что Варинор увел девушку у него. И этому поверил король.

В угоду богине, чтобы задобрить ее, как-то восполнить потерю, принца велено было высечь плетьми на площади, и все могли видеть его унижение, пока палач расписывал его обнаженную спину красными письменами.

И Варинор с ней тоже видели это.

Ее глаза смеялись - как же, самого принца подвела под бой, вертихвостка! А в глазах Варинора плескалось ядовитое торжество.

С тех пор клеймо чудовища плотно приклеилось к принцу, а осуждение близких ожесточило его сердце. Он действительно стал тем, кем его называли - эгоистичным и жестоким чудовищем, не знающим жалости. Потому что не видел, кого тут нужно жалеть.

…Один птенец остался из всего выводка; без тепла матери и без корма он угасал, не брал пищу из рук людей, и королева была безутешна.

Вечером после наказания Теренс зашел к матери. Шел и трясся, боялся, что и она оттолкнет, назовет гневно чудовищем. Но мать привлекла сына к себе, обняла. Она верила ему, а не Варинору. Да и ослабевший птенец, учуяв Теренса, потянулся к нему, как к чему-то знакомому, дающему ощущение надежности и защиты.