Я брошу в нашу складчину немного.
Но всё, что есть. И более того.
Веди меня, вечерняя дорога,
Осенним полем сердца моего.
Не совсем по Шекспиру
На высокое небо апреля,
На весенний немыслимый день
Променяйте стремление к цели
И познания бледную тень.
Почки липы готовы взорваться
Юным клейким зелёным листом.
Вы бессмертны, когда вам пятнадцать.
И неважно, что будет потом.
Не прервётся дыханье Джульетты.
Не погаснет её поцелуй.
Что бы там ни твердили поэты,
Смерть влюблённым совсем не к лицу.
А когда всё пройдёт и очнётесь
В совершенно иных временах,
То споёте, что нету, мол, тёти —
И не надо в житейских волнах.
Птицы
Воробей, снегирь, синичка —
Что им русская зима?
Просто чистая страничка.
Просто истина сама.
Не прокормишься, покуда
Не истопчешь белый снег.
А какого ждал ты чуда,
Бестолковый человек?
Прикупил билеты в лето?
Чемоданы? Так лети.
Журавлиного совета
Не получишь по пути.
Жаль. Они-то точно знают —
Шутки в сторону и прочь:
Непреклонна ось земная,
Беспощадны день и ночь.
Эмигранты-оккупанты
Возвратятся по весне.
А тебе служить атлантом,
Как преставишься. Во сне
Понежнее с нашим небом.
Не ворочай. Не тряси.
Не глуши нектара с Фебом,
Не ругайся на фарси…
Это завтра. А сегодня
Вместе с нами – прыг да скок.
Снег растает. Половодье
Стрельнет звёздами в висок.
Горшок
Вот обычный горшок.
Лишь бы вырос цветок.
Да хоть самый простой ноготок.
А упиться ершом
И скакать нагишом
Не дано мне.
И так хорошо.
Сунешь палец – земля.
Ей цена три рубля.
Под ногтями чернее угля.
То ли есть в ней зерно,
То ли нет – всё равно
Поливаешь.
Вода не вино.
Может, что и взойдёт.
Знает всё наперёд,
Но не скажет упрямый народ.
Чем волшебнее боб,
Тем железнее лоб,
Герметичнее
Цинковый гроб.
То ли ключик в замке,
То ли пуля в виске,
То ли пепел и соль в кулаке.
Покраснеет восток,
И пробьёт потолок
Самый первый
И смелый росток.
Обещание
Я приду, как подобает ветру,
Свистнув диким посвистом в трубу.
Подари мне вязаные гетры,
Плед походный, пенковый чубук.
Остальное сам возьму по праву,
Что ни у кого ещё не брал.
Обещай мне нарожать ораву,
Чтоб в ней каждый славно поорал.
Я стою на пожелтевшем фото —
Тот же самый, что и век назад.
Под защитой старого киота
Я не в силах отвести глаза.
Ласточки
Часы секут из времени кубы —
Прозрачные отёсанные глыбы.
В немом движении внутри застыли рыбы
И гривы лошадей, встающих на дыбы.
Часы идут завоевать объём,
Они ведут сверкающие грани
И, синеву рубя сухою дланью
На плиты и кубы, возводят дом.
И вширь, и вверх растёт сверкающий чертог
Расчётом воплощённого стремленья —
Размеренно и неподвижно строг.
В нём, как в воде, отражены растенья.
Но твой, о небо, не принизишь свод,
Как вдох не пресечёшь на половине —
В безмерной вышине ты и поныне
Безудержно, как ласточек полёт.
* * *
О, узкий серп крыла! Дрожание ресницы,
Неровный взмах и резкий поворот,
Парение в струе и в глубине глазницы
Сквозь око неба нескончаемый полёт.
И так остроконечна гибкость чёрных тел —
Их детский крик я мог расслышать где бы,
Как не в такой просторной пустоте?
О, ласточки, – зрачок бездонный неба!
* * *
Стихи мои! Какие клети
Построил беспощадный век…
Красивые, беспомощные дети,
Вам умереть в пыли библиотек.
На полуслове, промокнув бумагой,
Вас жадно пил иссушенный песок.
А были вы живительною влагой,
Как стискивали нежностью висок!
Ваш путь высок, вы – ласточкины крылья,
И было время – не сходили с губ.
Ах, зелень, синева… Но пахнет пылью,
Бумага шелестит и тянет свой раструб.
Кто в полумрак ворвётся, хлопнув дверью?
И вмиг – к окну, и полетят листы
Над миром по ветру, все – ласточкины перья.
Кто б это был? Спроси у пустоты…
* * *
Я день был ласточкой.