И улыбается ива.
Конец дождя
Не за славу мирскую
и посмертную блажь
я рассветов взыскую
и закатов гуашь.
Акварельное небо
расплывётся дождём.
Мы со встречи на Эльбе
продолжения ждём
под мечами дамоклов,
на обрывах судеб —
участь наша промокла
и раскисла, как хлеб.
Тучи, рваные тучи,
рваный лист на станке.
Холодочек ползучий
сжат в моём кулаке.
Кто-то ходит над лесом
и вершины ершит,
и капелью отвесной
воздух насквозь прошит,
и в далёких просветах
на окраинах дня
сквозь сплетения веток
луч встречает меня.
На потолке подслеповатом
На потолке подслеповатом
Ищи во сне седьмое небо,
Пока играем в аты-баты,
Пока заботимся о хлебе.
Пока насущное бормочет,
Неистребимое щебечет.
Во флюгеры поднялся кочет.
Со службы не вернулся кречет.
Эх, родились бы – были б братья.
Да не у тех воды спросили.
А в детсадах стоят кровати —
Рядами, ждут прихода сильных.
Бреди к рассвету, полуночник,
Сквозь тьму и топкое болото.
Пусть бьёт ключом первоисточник
И облезает позолота.
Оставь пустое благородство.
Оно не лучше самозванства.
Медвежество на воеводстве
Не хуже ханжества на ханстве.
У колобков учись потерям,
У щук – веления искусству.
Идёт на куроногах терем
И выражается изустно.
И ты за ним. Мол, за дровами.
Глядишь, пробьёшься на опушку.
Пусть где-то в сумраке, над вами,
Стреляет пушка, врёт кукушка.
Не избегая сердца чащи
К живым добраться много проще.
Чем ледовитее, тем чаще
Священные встречаешь рощи.
Кого оберегает берег
И как – узнаешь, лишь отчалив.
Вот злой чечен и мутный Терек.
Преодолеешь их печалью.
До дома радости неблизко,
Но неба светится полоска,
Как поминальная записка
В лучах сгорающего воска.
Как прежде
Таинственный туман бумажного листа
Змеится в темноте и тает в круге света.
В пугающем ничто – не тлен, не пустота —
Вопросов произвол и острый шок ответов.
Сквозь мутное стекло невыходного дня
Прорублено окно в другой конец Вселенной,
И за пером бежит, предчувствием маня,
Чернильная строка судьбы обыкновенной.
Один среди людей, среди миров и звёзд,
Не признавая лет, преград и расстояний,
Он – ласточкин кузен, случайный певчий дрозд,
Колдует в тишине, инь смешивая с яном.
Ночная светотень, продлив проёмы штор,
Уходит вглубь кулис, очерчивая сцену:
Там призраки берут внаём таксомотор,
Под жёлтым фонарём втроём сбивая цену.
Рождение
Кого спасать – ребёнка или мать?
Господь, спасёшь Рубцова Николая?
Усталый доктор сядет на кровать.
Да не ложится. И не засыпает.
Сгущенье гроз перечеркнёт июнь
Косым дождём, и в нём не будет снега.
Вот так внезапно снова станешь юн,
Не ощущая горечи побега.
От прядей тонких, слипшихся волос
На жаркий лоб прольётся струйка пота.
Но жизнь решит поставленный вопрос,
Поскольку в том и есть её работа.
А день расправит света полотно
Над всей деревней, над рекой и пашней,
Чтоб переполнить детское окно
И незаметно сделаться вчерашним.
На южном севере
На южном севере не жарко по утрам.
Сквозняк приносит сырость и разлуку,
и свежий холод из открытых рам,
и тёмную листву, и сон мне в руку.
Привычен нам июньский неуют,
когда надолго запоздает лето
и звёзды – умирающий салют, —
не могут выбрать правильного цвета.
И серый город с медленной рекой
под хмурым небом ёжится в ознобе.
А ты, прижавшись к облаку щекой,
не думаешь о тёплом гардеробе.
Элегия
Как холодны ноябрьские аллеи…
Судьбой отца сквозит стальная даль.
Молчи, как прежде, белая лилея.
Не расцветай, ван-гоговский миндаль.
Беря в расчёт и знаки, и намёки,
На перемены ставя невпопад,
Добрейший ангел перепутал сроки
И, не посеяв, выкорчевал сад.
Когда растает едкий дым сражений,
И возвратится невозможный мир,
Мой alter ego, добрый друг и гений,
Последнее продав, закатит пир.