Познакомились мы с Петром Николаевичем более десяти лет назад на тренинге по эриксоновскому гипнозу, куда он попал, скорее всего, случайно. Казалось, что к нему этот предмет не имел никакого отношения, но он настолько прикипел к нему и нашел в нем что-то свое, что решил продолжать встречи со мной, и со временем это переросло для него в настоящую линию последовательного и подробного развития.

При невероятной целеустремленности на коротких отрезках, он как будто терялся время от времени в жизни и находил сам себя в каком-то неожиданном проекте. И, хотя все его новые приключения и можно было объяснить рационально, тем не менее, было ощущение полной произвольности и случайности внезапного увлечения.

За свою долгую жизнь он, со своим магнетизмом и энергичностью, стал активным отпечатком истории, которая входит в учебники. Всюду, куда он приходил, он оставлял внятные следы своего присутствия, которое не обходилось без некоего переустройства окружающего мира. В последний период нашей работы это стало принимать карикатурные формы, пугавшие его самого, и он приходил советоваться со мной. Пошел мерить костюм, решил, что примерочная плохо приспособлена, поехал и купил нужные, по его мнению, приспособления, прибил их, вернувшись, и все это с шутками и контактом с продавцами.

На своей весьма ответственной должности ему до многого было дело, в том числе до жизненных и психологических проблем людей. Я шутил, что он главный врач своей психиатрической клиники. При его генеральской позиции в этом было куда больше правды, чем хотелось бы.

Я встречал немало чиновников, однако в его случае меня поражала степень энергетичности, как и то, до какой степени ему удалось сохраниться живым под этим бюрократическим прессом.

Когда он появлялся, было впечатление, что он занимал собой все пространство, сколько бы его ни было. Все прекращали работу, для каждого он находил слово, кого-то задирал, что-то комментировал, яростно давал советы. Вступлением было: «Рассказываю». И он рассказывал – это были истории из жизни, соображения по любому поводу, внезапно всплывшие мысли. И всё это вперемежку с прихлебыванием чая и громким смехом.

Казалось, что он, как носорог, сейчас все сметет на своем пути, смахнет уровнем шума и ветром от передвижения по какой-то немыслимой диагонали. Могло создаться впечатление, что он никого не слушает, однако всё было наоборот: он успевал услышать любую мелочь, уловить тон голоса, нечто, сказанное при нем шепотом и даже про себя.

Любую идею он хватал налету, мог возвратиться к ней через некоторое время. Как у кошки может быть разбросано в углах комнаты много игрушек, к которым она возвращается с прежним азартом, так и он четко запоминал, где что осталось лежать и к чему можно будет вернуться в свой черед.

Им создаваемый кипучий хаос имел особый, только ему ведомый порядок. Он не уходил, пока не перетрогает тем или иным образом каждого, кто оказался рядом. Это был народный римейк барского поведения – все становилось на время его поместьем, и казалось, что сейчас он предложит поохотиться и отобедать. Когда он уходил, тишина после него была почти звенящей, все невольно оглядывали друг друга – не помял ли он кого? Каждый про себя удивлялся – как же можно произвести столько шума и действий за такое короткое время.

По давней привычке он отвечал за весь мир и Луну впридачу, во все вникал и везде участвовал. Служил Атлантом, державшим мировой свод, курьером для особых поручений, помощником из сказки, который всегда оказывался в нужный момент там, где не ждали.