— Где ты подцепил эту тварь? — отец неопределённо мотнул головой, указывая за пределы ловушки.

Рауд рассказал, как ощутил искорку жизни посреди терзаемой бураном ледяной пустыни — будто укол иглы в сердце.

Пока он говорил, на поляне, укрытой уютным снежком, возникло кресло, словно бы вырезанное из огромного пня. Отец уселся в него, как король на трон. Рауд сотворил себе обычное — вроде тех, что имелись в Даниш-хузе. Материя сна плохо подчинялась ему, но внутри ловушки их с отцом силы были почти равны.

Когда рассказ дошёл до личной печати богини, отец вздохнул с видимым облегчением.

— Всё-таки она не оставила тебя, — его глаза зажглись, как праздничные фонарики. — Я надеялся на это. Даже сейчас ты стоишь десятка бездарей на службе у Альрика…

Рауду с детства твердили, что уже пять поколений не появлялся на свет маг зимы с более сильным врождённым даром.

— Я не осуждаю тебя, — отец пытливо глядел ему в лицо, — я потерял это право. Мне не по душе твой выбор, но я на твоей стороне — что бы ты ни сделал и что бы не планировал сделать...

Фраза оборвалась на вопросительной ноте.

— Спасибо, — Рауд притворился, что не понял намёка.

Отец на миг сощурил глаза и медленно кивнул. Уход от ответа тоже ответ, а то, что знает один сновидец, знает всё Гнездо.

— Как мама? Как Карстен? — отцовский голос дрогнул.

— На прошлой неделе пришло письмо. Они в Нотьеше. Посмотрели Веррианский дворец и водопады Гроха. Собираются в Тиенну.

Мама не отвечала на отцовские письма, только время от времени справлялась у Рауда о здоровье мужа.

— Она никогда не простит меня, — отец тяжело вздохнул. — И ты тоже.

— Мне не за что тебя прощать.

Рауд мог бы сказать, что двадцать два года — слишком мало, чтобы заморозить себя в вечной зиме. Что после окончательного принятия дара все краски жизни для него словно запорошило снегом. Это Альрик почти не изменился, лишь стал чаще заводить новых любовниц. А для зимней стихии нужно созреть.

Но теперь это не имело значения.

— С богами не спорят, — заметил он.

Пусть отец уверял, что счастлив своей новой судьбой, Рауд не сомневался: он не уступил бы ни титул, ни дар — не будь на то воли богини.

— У твоей Кошки шок, — сказал отец. — Когда восстановит силы, позови меня, я с ней потолкую.

— Если она согласится.

— Ты собираешься её спрашивать?

Рауд отвёл глаза. На кону стояло слишком многое, но...

— Мы и так напугали её до полусмерти. Отторжение началось раньше, чем должно было.

— Это из-за того, что у неё нет связи с основным телом.

Вот оно что. Кошка сказала, её околдовали. Он не поверил. Но отсечение от Небыли тоже разновидность колдовства…

— В любом случае я буду говорить с ней сам.

— Уверен, что справишься? Она выглядела, как…

— Кукла, — подсказал Рауд.

Ловушка обладала свойствами мира снов, а в мире снов обычный человек — или оборотень — не способен ни лгать, ни менять вид по собственной воле. Вернее, способен, но лишь в том случае, если обманывает сам себя и верит в свой обман. Это редкость, род душевной болезни. Проделывать такое осознанно может лишь истинный мастер, а Кошка мастером не была.

Но и обыкновенным оборотнем — тоже.

Её человеческое обличье напомнило Рауду куклу, стоявшую на каминной полке в мамином будуаре. Красные юбки, пышные формы, белокурые локоны. Фигурка в шаре была слишком маленькой, чтобы рассмотреть подробности, однако в жизни женщина вряд ли станет подражать кукле…

Есть ли у Нежи власть над снами?

— Светлые боги никогда не давали оборотням своих личин.

Отец передёрнул плечами:

— Всё когда-то бывает в первый раз. Эта девица вошла в твой сон легко и незаметно, как истинный фантум.