От деда Полкана я впервые услышала, что северяне суеверны. Охотник-вайн может схватиться один на один с медведем, но на кладбище ночью не пойдёт ни за какие ватрушки и кренделя. И оборотней вайны остерегаются.

А бабушка считала, что папа просто не простил маме обмана. Она же не рассказала до свадьбы, что сама оборотень и дети у них могут оборотнями родиться.

Надеясь вернуть расположение мужа, мама кинулась в храм Дакха и отсекла себя от Небыли. Меня тоже хотела — но бабушка не позволила. Вырастет, сказала, сама решит. Я тогда у них с дедом Полканом три месяца жила.

Потом меня забрали домой. Но ничего уже не было, как прежде. Папа не играл со мной, ни разу больше не взял на руки, не обнял ни меня, ни Майру. Они с мамой спали в разных комнатах и всё чаще ссорились. Папа стал выпивать, не ночевал дома. Однажды он поехал на станцию, никто не смог сказать зачем, и попал под поезд.

После похорон мама и перестала улыбаться. Я не слышала от неё ни слова упрёка, но долго казалось, что она не может меня простить — ведь это моё непреднамеренное превращение выдало папе её тайну.

Возможно, она до сих пор меня не простила.

На Свеянск пала ночь. Шесть свадебных церемоний остались позади, вход в храм закрылся, свет в зале потускнел. В стенах отворились туннели, ведущие вглубь жемчужины-боба, и служители-ули разошлись по своим делам. Я наконец выбралась из-за статуи — истомившаяся, голодная и в самом тягостном расположении духа.

Люди не любят оборотней, с этим ничего не поделаешь, а ули Свена и Свяны те же люди, только в розовых сутанах. Возьмут и вышвырнут на мороз.

Не лучше ли обратиться напрямую к богам?..

Стёклышки над головой тихо мерцали, статуи Свена и Свяны стояли друг против друга безмолвным караулом. Фигуры богов были вырезаны и расписаны так искусно, что их ничего не стоило принять за живых — если бы не одинаково совершенные черты и одинаковое отрешённо-благостное выражение на лицах. Фигуры щеголяли богатыми нарядами из дорогих тканей. Помню, как мама сокрушалась, что храмовый заказ отдали в Альготу, а не своим, свеянским, мастерам.

Семь пар статуй — семь цветов, каждый обозначает фазу идеальной супружеской жизни. Красный — страсть, жёлтый — познание, зелёный — продолжение в детях, голубой — обретение, синий — единение, аметистовый — гармония, белый — смерть.

Я обошла все статуи Свяны, все статуи Свена, каждой заглянула в нарисованные глаза и каждую мысленно попросила о помощи, даже фигуры в белых саванах.

Глупо, знаю. Но когда прижмёт, и булыжнику придорожному поклонишься, и коряге болотной.

Осмотрела ледяную глыбу алтаря. С обратной его стороны обнаружилась тонкая золотая надпись: «Бог один — и много их, свой лик для каждого дня. Ныне узрите вы лик любви. Ныне узрите меня». Наверное, в этом был какой-то особый смысл, однако разгадывать философские загадки мне сейчас совсем не хотелось.

Зашелестели тихие шаги — справа, слева, со всех сторон. Это вышли в зал служки с метёлками — прибрать за гостями. Талая вода и грязь с сапог улетучились сами. Однако россыпи цветочных лепестков и прочий мелкий сор храм поглотить не мог. Я видела на полу пару конфетных фантиков, клочок газетного листа, раздавленный огрызок мочёного яблока, сгустки жевательного табака и карамельной тянучки, а в одном месте под скамейкой — надкушенный обрезок копчёной колбаски. До того ароматный, что голова закружилась.

Обычная кошка на моём месте слопала бы за милую душу и сказала: «Ещё подайте!» Но я с пола не ем, из чужого рта — тем более. Не настолько ещё оголодала…