— Дарья Сергеевна, смотрите! Пишут, что здоровье императора пошатнулось! — обратился он к ней.

Княгиня приподняла бровь и скептически ответила:

— Насколько мне не изменяет память, они уже лет пять каждый месяц об этом пишут. И раньше вас это как-то не волновало.

Длинные залихватские усы папеньки встопорщились, но ответил он вполне мирно:

— Вы, конечно, не знаете, но и мои люди доносят, что здоровье императора ухудшается с каждым днем.

— Да, после смерти императрицы он совсем сдал. — задумчиво проговорила она. — Но это не мешает ему править страной. И, думаю, он еще долго будет радовать подданных своими мудрыми и дальновидными решениями, — закруглила она тему.

Однако папенька закрывать ее не торопился:

— И все же. Если императору станет хуже, мне придется покинуть вас раньше срока и вернуться в столицу.

И вот сказано это было непонятно — то ли он просто ставит нас в известность о возможном развитии событий, то ли угрожает. Подобный пассаж, по-видимому, вызвал у княгини не те чувства, на которые он рассчитывал.

— Поликарп Харитонович, — глянула она на него очень строго. — Вот когда подобные проблемы возникнут, тогда мы их и обсудим.

— Да что там обсуждать?! — не выдержал князь, давая волю своему раздражению. — Если императору станет совсем худо, то и всем нам придется очень несладко! Старшие принцы погибли, младшим еще нет и десяти, и единственной адекватной претенденткой на трон остается принцесса Елисавета! Тьфу! — сплюнул он. — Вы хоть представляете, какие это проблемы для империи? Женщина на троне! Да какая женщина? Так, соплюшка семнадцати лет! Мой департамент уже устал вылавливать подосланных к ней шпионов соседних государств, а сколько вокруг нее наших «доброжелателей» вьется — не перечесть! У императора и министров, — он постучал пальцем себе по груди, как бы говоря, что он тоже, на минуточку, один из этих министров. — Уже голова опухла от мыслей, за кого ее замуж выдать, чтобы не пострадали интересы государства! Ведь как все было хорошо и понятно, пока был жив принц Павел! — отец нервно и демонстративно отшвырнул газету. — А тут вы со своими завихрениями! — он покрутил растопыренными пальцами возле своей головы и с видом оскорбленной невинности уставился в окно, за которым все так же шел дождь.

Ух ты! А папенька-то стратег! Вон как завернул! Теперь не он виноват, а неразумная женщина со своими завихрениями. Но маменьку так просто не взять. Она очень спокойно допила чай и ответила:

— Я уверена, Поликарп Харитонович, что вы сгущаете краски. Я так же уверена, что у этой девочки большой потенциал, который нужно лишь потрудиться раскрыть. К слову, такой потенциал есть не только у принцессы. И если вы решитесь взглянуть на вещи немного шире, то поймете, что развивать его гораздо полезнее для всех, чем просто закапывать в землю, — она с достоинством встала и вышла из комнаты.

Мы, разумеется последовали за ней. Как только оказались в малой гостиной, маменька присела и как-то сникла. Только сейчас я поняла, как ей тяжело враждовать с мужем.

— Маменька, — подошла я к ней и обняла. — Спасибо вам за заботу, но, может, пора уже прекратить эту маленькую войну? Я же вижу, как тяжело она вам дается.

Наблюдая за ними, я не сомневалась, что отец все же любит свою жену и детей, хотя и не умеет этого показать. И наша показная холодность его сильно ранит. Как я сейчас понимала: он не зря не остался в Москве, не смотря на свою занятость, а поехал с семьей в деревню — для него важно быть рядом с женой и детьми. Да и с маменькой наедине он наверняка был совершенно иным. Не зря же она наедине называет его Карпушей и искренне переживает размолвку. А работал он, и правда, очень много, днями пропадая в своем кабинете и разбирая присылаемые документы. От того, наверное, и был иногда слишком сух и суров со своими домочадцами, но справедлив и всегда готов выслушать. Не знаю уж, чем было вызвано полное безразличие к судьбе Марьи. Чужая душа – потемки. Но откровенно презирать и обвинять в малодушии тоже не могу. Не тот это человек, к которому применимо подобное.