— Вполне, — заверила я творца.

— Тогда, безусловно, я должен сдержать данное слово, — хищно улыбнулся он и, взяв меня за руку, повел в центр зала.

Пар было немного: далеко не все освоили танго так, чтобы танцевать прилюдно. Но я, однажды увидев этот танец любви, загорелась идеей научиться и сейчас была готова продемонстрировать свое умение. Фордайс прижал меня к своему крепкому телу. В его глазах читался ответный вызов, огонь и… страсть. Или мне показалось?

Отвести взгляд я не могла: эти глаза напротив словно пленили меня. Мы начали двигаться, красиво и слаженно, словно один был продолжением другого. И все это время не отрывали друг от друга взгляда, не в силах прервать зрительный контакт. Мы молчали — говорили наши тела. Каждым касанием, каждым поворотом, каждым наклоном.

Говорили о чувствах, о страсти, о близости, и искры летели между нами практически осязаемые, отдаваясь в каждой клеточке тела. Каждым движением мы бросали друг другу вызов и достойно принимали его.

Наконец прозвучали заключительные аккорды — и я откинулась на руке Редклифа, погружаясь в омут его глаз. Губы Фордайса были совсем близко, я чувствовала его теплое дыхание и представляла, как наши губы сливаются в поцелуе.

Не поцеловал!

Резко выпрямившись, князь, бережно держа за руку, подвел меня к бабушке. Стараясь подавить злость и досаду, мне лишь оставалось смотреть, как он покидает бальный зал.

От разочарования впору было расплакаться.

***

Редклиф Фордайс

Я находился в своих покоях во дворце, когда после бала меня навестили император с императрицей. Не спится им в такую рань!

Александр, сын Алексея, рано взошел на трон: его отец много болел и, несмотря на все старания врачей, умер, когда моему троюродному брату было только восемнадцать. Но Александр мужественно взвалил бремя власти на свои молодые плечи.

— Редклиф, что у тебя с Разинской? — усмехнувшись, спросил Александр.

— Ничего, — вздохнул я.

Мы с братом давно дружили, я дважды спас ему жизнь, и, несмотря на то, что между нами существовала дистанция властителя и подданного, мне позволялись некоторые вольности. Если быть честным, много вольностей, особенно в общении.

— Мы заметили сегодня. Ты никогда не проявлял к женщине такого внимания, как к Анастасии.

— Это обычные отношения двух творцов. Помнишь ту забавную теорию про изгоев?

— О да! Но также я помню и другую — Ольги Разинской, прабабки Анастасии.

Я промолчал.

— Ладно, пойдем, Анна. Нам не хотят рассказывать подробности личной жизни.

— Редклиф, — тихо произнесла императрица, — нам с Александром повезло: брак по расчету стал браком истинной любви. Мы слишком хорошо знаем это чувство, чтобы не угадать его в другом.

Оставшись наедине с собой, я задумался. В чем-то они были правы, в чем-то — нет. Я был привязан к Насте всегда, с самого ее детства, но любви между нами не было. Не могло быть.

Однако с первого мгновения, как я вновь появился в ее жизни, все пошло не так. Слишком сильные эмоции она вызывала у меня, слишком уязвимым я чувствовал себя рядом с ней. Но самым страшным было не это. Даже сейчас я не желал признавать, что хочу Настю как женщину. Но и обманывать себя было бессмысленно.

Я хотел ее до боли, до сумасшествия, до умопомрачения. Я боялся, что рано или поздно это превратится в манию, что не смогу удержать себя в узде.

Сначала я не придал подобному значения: ничего удивительного — просто у меня давно не было женщины. Но чем больше я общался с Настей, тем больше росло мое желание обладать ею, и что-либо изменить уже нельзя. Она была со мной и во сне, и наяву. Мелькнула мысль, что я уже зависим — от своего персонального наркотика по имени Настя.