Вскоре по вступлении на престол в Зимний дворец явился ямщик с хлебом-солью.

Его не хотели пускать и гнали прочь, но он заявил, что государь его знает, и просил доложить.

Тогда ему не осмелились отказать.

Государю было доложено.

Он велел позвать ямщика и принял его в присутствии императрицы.

Поблагодарив за хлеб-соль и допустив его к руке, Павел Петрович обратился к своей супруге с вопросом, узнала ли она этого мужичка.

На отрицательный ответ ее величества государь заметил:

– Как это, матушка, ты позабыла! Не помнишь ли, как мужичок сей нам однажды в долг на две тысячи лошадей поверил?

Государыня вспомнила и допустила ямщика к руке.

– Теперь, брат, и у меня водятся деньжонки, – сказал улыбаясь Павел петрович, – коли будет нужно, приходи…

– Сохрани Господи, – отвечал ямщик. – Статочное ли дело, государь! У меня, по милости Божией, деньги на нужду есть. А разве вам, государь, когда понадобится, так готов до полушки все отдать вам.

– Благодарю, благодарю!  – сказал растроганный Павел. – Заходи, когда вздумаешь.

Допустив к руке, он отпустил своего бывшего кредитора.

Присутственный день со времени воцарения Павла Петровича начинался с шести часов утра.

К этому надо было привыкнуть, но государь сумел заставить и штатских служащих исполнять неуклонно свои обязанности.

Сделано это было не строгостью, а опять собственным примером.

Так как государь бывал ежедневно при смене караула, или так называемом разводе, то это зрелище, ввиду присутствия государя, было очень интересно, и потому смотреть его собиралось обыкновенно много народу.

В числе глазевших зевак очутился однажды и один штатский чиновник.

По мундиру петербургского наместничества Павел Петрович заметил его в толпе, подошел и ласково спросил:

– Конечно, где-нибудь здесь в гражданской службе служите?

– Так, ваше величество! – отвечал чиновник и назвал то судебное место, где был членом.

Государь не продолжал вопросов, вынул часы и заметил:

– Вот видите, одиннадцатый час уже в половине. Прощайте, мне недосужно и пора к своему делу…

Павел Петрович отошел.

Чиновник, разумеется, не остался глазеть на развод, а опрометью бросился к месту своего служения.

Он хорошо понял, для чего государь показал ему часы.

Случай этот вскоре стал известен не только в Петербурге, но и во всей России и так подействовал, что с того времени все сановники перестали съезжаться в полдень, но, по примеру государя, стали вставать раньше и рачительно исправлять свои обязанности.

Мы уже упоминали, что в дворцовом хозяйстве царило положительное хищничество, что можно было судить по одному тому, что сливок в год расходовалось на двести пятьдесят тысяч рублей, а угля для разжигания щипцов парикмахерам на пятнадцать тысяч.

Павел Петрович в первый же день своего правления уволил в отставку бывшего гофмаршала князя Барятинского и назначил на его место богатейшего и честнейшего человека, графа Николая Петровича Шереметева.

Недели через две по вступлении последнего в должность государь обратился к нему с вопросом:

– Ну, как идут твои дела?

– Худо, государь, сколько ни стараюсь истребить все беспредельное и бесстыднейшее воровство и сколько ни прилагаю всех моих стараний об искоренении всех злоупотреблений, вкравшихся во все дворцовые должности, – не могу сладить… Все старания мои как-то ни ползут, ни едут…

Павел Петрович улыбнулся.

– Ну, так надень, Николай Петрович, шпоры, так и поедут скорее.

Этих слов было достаточно, чтобы Шереметев принял действительно меры еще большей строгости, и ему удалось если не совсем искоренить зло, то уменьшить его до minimum’a.