– Послушайте, – стараюсь говорить помягче, словно передо мной душевнобольной, и любое неосторожное слово может его спровоцировать – хотя, в общем-то, так и есть. – Мы с вами – это даже не просто невообразимо; это бред сивой кобылы, потому что, во-первых, мы совершенно друг другу не подходим, а во-вторых, у вас уже есть семья.

Кажется, моя пламенная речь его совершенно не впечатлила, а жаль: знал бы он, сколько усилий я приложила, чтоб ему по морде не съездить.

– Твоя первая причина – просто детские отговорки, – снисходительно вздыхает. – А с женой мы уже давно не живём в одной спальне, так что этот довод тоже не котируется.

– Для вас, может, и нет, но не для меня, – категорично отрезаю. – Вы можете иметь хоть сотню любовниц, но меня в этом списке не будет.

– Мне не нужна сотня – мне ты нужна.

Это было сказано с таким жаром, что я невольно вспыхнула, а в животе завязался узел, о котором я даже думать не хотела. И пока я пытаюсь восстановить контроль над собственным телом, Климов оглядывается по сторонам и прижимает меня к стене, впиваясь в губы поцелуем. Надо отдать ему должное – целуется он на «отлично», и губы его такие мягкие и манящие, что я теряюсь; он словно пытается меня приручить, хотя я чувствую, что мужчина предпочёл бы сейчас оказаться со мной в спальне и наглядно показать, чего я «лишаюсь», отказывая ему.

Но моё помешательство длиться всего секунду, после чего я с чувством наступаю Климову на ногу, заставляя его отстраниться и выдохнуть из лёгких весь воздух, и снова отталкиваю его. Моё дыхание сбито от испуга настолько, что я с силой глотаю воздух и злые слёзы и просто молча сбегаю, побросав весь свой рабочий инвентарь. Сергей что-то кричит мне в спину, но я не слушаю, целенаправленно заворачивая в кабинет отца: жаловаться я не собиралась – слишком стыдно – а вот его персональной уборной воспользоваться мне было очень нужно.

Папа провожает меня удивлённым взглядом, но никак это не комментирует, за что ему спасибо огромное; в туалете я несколько раз споласкиваю рот и что есть сил тру губы с мылом, но всё равно чувствую себя грязной. Как вообще можно смотреть «налево», зная, что от твоих решений зависят жизни ещё троих человек? Меня так и подмывало как-то связаться с его женой и тупо настучать, но я со вздохом понимаю, что никогда этого не сделаю: вдруг Климов всё ж таки перебесится, а я уже разрушила его семью?

К моему выходу обратно в кабинет отца Сергей Михайлович уже сидит у него, лениво закинув ногу на ногу, с таким видом, будто десять минут назад вообще ничего не произошло.

– У тебя всё в порядке? – с беспокойством интересуется папа.

Краем глаза замечаю, как Климов дёргается, но продолжает молчать.

– Меня что-то затошнило, – охотно делюсь с родителем своим состоянием. – Наверно, чем-то отравилась – ты ведь знаешь, как просто в наше время подцепить заразу.

Климов совершенно точно уловил мой язвительный посыл, и я слышу, как тихо клацнули его зубы, а глаз потемнели, но при отце он не рискнёт высказаться. А вот лично я чувствую себя гораздо лучше – будто часть грязи с себя перевалила на мужчину, который теперь сжимал и разжимал под столом кулаки.

Так тебе и надо, кобель несчастный.

– Тогда, может, вернёшься домой? – Папа прикладывает руку к моему лбу. – Не хватало ещё, чтоб ты из-за работы свалилась тут с какой-нибудь болячкой.

Благодарно ему улыбаюсь и двигаю в сторону выхода, когда за спиной раздаётся голос Климова – вот любит же, гад, мне в след высказываться!

– Был крайне рад увидеть вас, Карина.