Обычно Рамиро ужинал не один, но сегодня ему никого не хотелось видеть, даже Лоренсо, который обладал удивительной способностью поднимать настроение. Шутов в замке не держали, и Лоренсо добровольно отдувался за них – но в основном в присутствии Рамиро. На всех остальных он не считал нужным растрачивать свой талант. Однако сегодня пусть погуляет. Послезавтра на рассвете с отливом нужно отплыть, а сегодня – сегодня еще все привычно, и красотки на королевском празднике наверняка есть, и… Рамиро прожевал кусок говядины и подумал, не пойти ли на бал к отцу. Нет, не пойти. Что он там не видел.

Только расстроится и начнет считать, сколько золота на этот бал потрачено.

Марко говорит, что он зануда. И Леокадия тоже иногда говорит. Но Леокадия умнее Марко, вот что любопытно. Соображает быстрее, интересуется всем, что происходит в Фасинадо, и ходит на королевские советы, почти на все. Рамиро нравилось такое рвение сестры. Она могла бы стать его помощницей, если бы он больше доверял людям.

В последнее время он не знал, кому доверять.

Рамиро думал как раз об этом, когда доложили о приходе Леокадии. Она вошла – явно с бала, разгоряченная, щеки так и пылают, высокая грудь вздымается, и надето на девушке что-то синее и воздушное, а в гладких, блестящих черных волосах прорва бриллиантов. Королевские драгоценности, которыми набиты сундуки. Этакий флаг с надписью «у нас все хорошо».

Леокадия остановилась у стола – стул ей тут же ловко пододвинули, – села, впилась в Рамиро взглядом колдовских черных глаз и сказала:

– Мне это надоело.

– Что? – уточнил Рамиро, во всем любящий порядок.

– То, что мы с тобой все время ссоримся, дорогой, – она потянулась и положила узкую ладонь в перчатке на руку Рамиро. – Нельзя так. Мы ведь друг друга любим.

Рамиро кивнул – он был вполне согласен с тем, что любит Леокадию. Он и вправду ее любил. Сколько он себя помнил, она всегда являлась неотъемлемой частью его мира. Она воплощала все то, что должна воплощать женщина, и Рамиро осторожно радовался, что эта женщина – его сестра.

– Мне тоже это не нравится, – сказал он, – помиримся?

– Помиримся. – Она улыбнулась уголками совершенных, сочных губ. – Ты ведь скоро уезжаешь. Я уже заранее скучаю.

– Я привезу тебе подарок из Флоренции, – пообещал Рамиро.

– Лучше бы ты взял меня с собой.

– Как же я возьму тебя с собой, если королева против?

Леокадия тяжело вздохнула.

– Матушка не понимает, что мне нужно повидать мир. Я уже два года не покидала остров. Я устала сидеть здесь, словно в клетке, хотя и люблю Фасинадо. Но Италия… Мы могли бы путешествовать, поехать в Рим, в Венецию, в Неаполь.

– Это требует больших средств и приготовлений. Ты же знаешь, что мы с тобой не можем просто куда-нибудь поехать.

Все это время ее ладонь лежала на его, а тут Леокадия, расстроившись, убрала руку.

– Рамиро, ты сухарь. Как с тобой вообще можно разговаривать?

– Тебе удается с этим справляться.

Он постарался улыбнуться ей, и знал, что улыбка выходит усталой и кривой, только ничего иного сейчас предложить не мог. Впрочем, Леокадия по достоинству оценила его усилия.

– Только я не хочу, чтобы без тебя матушка опять начала искать мне жениха.

– Почему нет? – Возможно, это решило бы кое-какие проблемы. – Ведь, насколько мне известно, есть несколько подходящих кандидатур.

Леокадия закатила глаза; выглядело это очаровательно.

– Подходящих! Я хочу выйти замуж за живого человека, который будет меня любить и ценить, а не за какую-то кандидатуру. Неужели ты не понимаешь?

– Нет. Не очень. Долг прежде всего.