Когда утром Олеся принесла матери для продажи вышитый рушник и спросила разрешения сходить к ручью за смородиной, то Ганна нахмурила брови и с укором взглянула на дочь.

– Знаю я эти ягоды, – пробурчала она. – Небось, к Василю на свидание торопишься.

– Я обещала, что приду, – ответила дочь.

– Раз обещала, так иди, – сказал дед Михась. – Человек должен отвечать за свои слова, если он хозяин слову, а не пустомеля.

– Дедусь, я тебя так люблю! – воскликнула Олеся и чмокнула деда в щёку.

– Ладно, иди, – смилостивилась на вид суровая Ганна. – Да возьми с собой пирожки, что в льняной салфетке на столе лежат. Угостишь парня. Ему таких пирогов никто не испечёт.

– Почему? – удивилась девушка.

– Потому что нет у него ни сестёр, ни матери, – ответила Ганна и вздохнула.

– Мать умерла при родах. Говорят, что сердце у неё было слабое, потому и не выдержало, когда ей ребёнка безглазого показали, – пояснил дед Михась.

Заметив тень грусти на хорошеньком личике дочери, Ганна поспешила успокоить Олесю.

– Да не переживай ты так! Это было давно, – сказала она, провожая дочь до двери.

Когда Олеся с полным лукошком ягод подошла к знакомым зарослям чёрной смородины и раздвинула ветви, то на валуне никого не увидела, и слёзы невольно навернулись на глаза.

– Серко! Ты где? Отзовись! – крикнула она и услышала невдалеке прерывистый собачий лай.

Вскоре к валуну подбежал Серко, который на коротком поводке вёл за собой хозяина. Василь осторожно передвигал ноги. Свободной рукой он ощупывал пространство перед собой, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие.

– Здравствуй, Олеся! Ты давно ждёшь? – услышала девушка приятный голос Василя.

«Да я тебя всю жизнь готова ждать», – подумала Олеся и улыбнулась от такой светлой мысли.

– Здравствуй, Василь! Если пирожки ещё тёплые, значит, ждала недолго, – ответила девушка. – Это моя мама тебе гостинец передала.

– Добрая у тебя мама, – заметил Василь, уплетая за обе щёки сладкие пирожки.

«А ведь прав Василь! Мама-то у меня и впрямь добрая», – подумала Олеся и покраснела. Хорошо, что Василь не видел, как полыхнули румянцем девичьи щёки. И было отчего! От стыда, конечно.

«Почему когда дети маленькие, то ластятся к матери, и слова у них для неё находятся добрые и нежные? Что же происходит с детьми, когда они вырастают? Вот и я лишний раз слова приветливого маме не скажу, не поцелую её в сморщенную временем щёку и не пожму её натруженных работой рук», – такие мысли взволновали девичью душу и заставили взглянуть на себя со стороны. Чего уж говорить, зрелище было неприглядное. Олеся собралась было всплакнуть, но, услышав радостную мелодию, забыла о грусти. На то она и грусть, чтобы соседствовать с радостью.

– Как хорошо! – воскликнула девушка. – Откуда ты берёшь такие красивые мелодии – то грустные, то радостные?

Но Василь будто бы не слышал её вопроса. Он всё играл и играл, словно хотел насладиться звуками музыки в последний раз. Когда Василь перестал играть, то Олеся заметила две капли пота, скатившиеся по щекам юноши.

«Если бы у Василя были глаза, то я бы решила, что это были слёзы», – подумала Олеся и очень удивилась, когда Василь протянул ей свою жалейку.

– Пусть побудет у тебя до моего приезда, – попросил он девушку.

– Ты едешь? – удивилась она. – И куда же?

– Отец повезёт меня к известному лекарю. Сказал, что к нему три дня пути, – ответил Василь и подозвал свистом собаку.

– Я провожу тебя, – предложила Олеся и протянула руку к собачьему поводку, лежащему на валуне рядом с Василём.

Но парень отказался от её помощи.