его. Что у него есть возможность смотреть по утрам, как дрожат светло-пшеничные ресницы, чувствовать аромат кошачьей мяты с нотками сандалового дерева, слышать мягкое дыхание на своей щеке. Что он может безнаказанно целовать искусанные губы и видеть, как заволакивает желанием глаза цвета морского шторма.

Какой же Берни всё-таки дурак! Или это я дурак? Он в своё время бросил учёбу, перечеркнул возможность построить карьеру уважаемого психолога при королевском дворе, поругался с любящими родителями… А всё почему? Потому что наивно полагал, что видеть людей насквозь, считывать их эмоции — это дар Миродержца и Небесной Старицы. Променял все свои возможности на работу секретарём у легендарного Кая Ксавье. Идиот! Глупец! Он даже не замечал того, как я завидовал ему всё это время. Все годы совместной работы пытался донести до него, что жить нормально гораздо лучше. Не видеть на лицах ночных фей жалости или отвращения, когда расстёгивается твоя сорочка и взору открываются застарелые шрамы. Не слышать льстивых речей бизнесменов, привирающих о качестве своих товаров и всеми силами старающихся с твоей помощью утопить конкурентов. Не быть на светских мероприятиях объектом повышенного внимания, потому что ты «тот самый эксцентричный сноб Ксавье, который отказался помочь в таком плёвом деле, как заставить бывшую супругу отдать мне ребёнка».

Сам не заметил, как за всеми этими размышлениями ноги сами привели меня на Старую Осиновую. Ту самую улицу, где всё произошло. И что самое ужасное, прокручивая в голове давние события, с горечью понимал – вернись время обратно, вновь поступил бы точно так же. Да, я ненавидел себя за тот поступок. Но не мог дать Джейн умереть.

Рыжий веснушчатый мальчишка ловил баланс, стоя одной ногой на высокой, неустойчивой лестнице, а второй упираясь в узкий шов кирпичной кладки. Он ощупывал узкими пальцами края жестяной вывески «Галерея искусств леди Оллроу», сосредоточенно закусив щёку и нахмурив брови цвета спелых апельсинов.

 — Мэтью! — Девушка со светлыми волосами выбежала на улицу, сопровождаемая громким перезвоном колокольчиков входной двери. — Разве я тебе не говорила, чтобы не смел в одиночку заниматься вывеской?! Это же опасно!

Замер, осознавая, что впервые за прошедшие полгода вижу её.

Джейн почти не изменилась. Те же движения, та же осанка, мимика, сияющие глаза и сердитые интонации в голосе. Моя маленькая, солнечная колайри. Только сегодня вместо строгого серого одеяния с высоким воротником и пуговками-жемчужинками она надела обыкновенное домашнее платье без турнюров и кринолина. Наверное, в таком действительно проще ходить по галерее и показывать предметы искусства потенциальным покупателям. Девушка развернулась боком, хватая лестницу за перекладины, и заплетённые в косы волосы вспыхнули белым золотом в солнечных лучах.

— Но я хотел сделать сюрприз… — виновато отозвался подросток, щурясь от яркого света.

Он попытался отодрать табличку от стены, но неверно рассчитал силы. Лестница покачнулась, однако Дженни в последний момент успела поймать её. Мальчишка при этом до побелевших костяшек пальцев вцепился в саму табличку, и последняя наконец-то оторвалась с громким треском от стены.

— Ура-а-а! У меня получилось! — счастливо завопил Мэт и всё-таки полетел вниз.

Не успел я дёрнуться, как Джейн щёлкнула пальцами и сформировала воздушную подушку. Долговязый нескладный паренёк с хохотом приземлился на сноп аметистовых искр.

— Ура! Ура!

— Мэтью, сколько раз тебе говорить, что так делать нельзя? — не на шутку рассердилась хозяйка галереи. — Подумаешь, заменили бы вывеску неделей позже, это всего лишь фамилия. Если бы ты сейчас упал и сломал руку, то меня бы лишили опекунства! Хочешь, чтобы я поседела от страха за тебя, или надумал таким образом поскорее избавиться от моего общества? Если верно последнее, то говори, не стесняйся, прямо сегодня же поедем к комиссару Маркусу и скажем, что ты передумал жить со мной.