Кроме того, Энни весьма быстро сообразила, что до отправки Хинрика на чужбину к варварам — другого слова она просто не могла подобрать — оставался час, а до ее встречи с Ангуром в аэропорту — почти сутки. Как ни крути, но вероятность найти выход из сложившейся ситуации у нее была гораздо выше, чем у брата.

Не дожидаясь окончания отведенного на раздумья времени, Энни вновь взяла в руки телефон, но от звонка Адаму ее отвлек истошный вопль Арны из глубины дома, а следом и громкий стук в дверь.

— Энни, пожар! — ворвался в комнату взъерошенный и перепуганный Петер. — Конюшня горит! Скорее, помоги! Нужно вывести лошадей!

Соскочив с кровати в чем была, Энн кинулась за братом на улицу, к конюшне, откуда непроглядными клубами уходил ввысь серый вязкий дым.

— Петер, беги к Кристофу за помощью! — кричала Энн, отталкивая брата от запасного входа в конюшню: главные двери были объяты пламенем. — Я сама! Я выведу их! Беги, мой хороший, беги!

Она понимала, что огонь слишком сильный, что самим им не справиться точно, а еще, что Петер все-таки ребенок, и она не могла ему позволить рисковать собой в огне, спасая лошадей.

Стянув толстовку, Энни тут же окунула ее в стоявшую рядом поилку для животных и, быстро повязав мокрую ткань вокруг лица, кинулась выводить лошадей. На ее счастье в это время внутри помещения оставалось всего несколько жеребцов, но даже к ним сквозь пелену дыма было не так просто подойти.

Вместе с подоспевшей на помощь матерью они упорно пробирались в глубь задымленного помещения и, почти на ощупь открывая загоны, выгоняли лошадей из конюшни.

Спустя минут десять, когда Арна и Энни, насквозь пропитанные дымом, сумели вывести всех животных, снаружи послышались голоса: жители деревни благодаря Петеру подоспели на помощь и принялись тушить огонь. В ход шло все: огнетушители, запасенная для питья животных вода, лопаты, вилы...

Обессиленные, задыхающиеся, с красными от дыма глазами мать и дочь, обнимая друг друга, стояли неподалеку и пытались отдышаться, чтобы вновь ринуться на спасение теперь уже самой конюшни, как внезапно их взгляды натолкнулись на холодный, безжизненный, проклинающий взор Ларуса. Вместе со всеми он прибежал на крики сына, чтобы своими глазами застать окончательный крах всей своей жизни.

— Энни, милая, — не отрывая глаз от мужа, прошептала Арна. — Уезжай. Прямо сейчас, пока Ларус занят огнем. Я прошу тебя, Энни!

— Но мама… — попыталась возразить девушка, желая объяснить, что хотя бы к этому происшествию совершенно непричастна.

— Дочка, умоляю! — перебила ее мать. И была права.

Глаза Ларуса в этот момент были выразительнее любых слов: во всех своих бедах он видел вину только одного человека, и злость, заполнявшая его душу, готова была выплеснуться наружу с новой безумной силой.

Кивнув, Энн помчалась в дом и, без разбора побросав свои вещи в дорожную сумку, поспешила обратно во двор, где борьба с огнем к тому времени была почти завершена. Некогда светло-желтое здание конюшни отныне было черным и обгоревшим. Примерно так же выглядело сейчас и сердце Энн: в нем не осталось ничего живого.

— Я договорилась, дочка, — подбежала к ней Арна. — Йохан тебя отвезет. Давай быстрее в машину!

Оторвав взгляд от обуглившихся стен, Энн столкнулась с печальным и понимающим выражением лица пожилого соседа. Мужчина, догадывался, что от гнева Ларуса уже через несколько минут полетят щепки, а потому поторопился выхватить из рук девчонки сумку и закинуть ее на заднее сиденье автомобиля.

— Я отвезу тебя до Хофна, а там вызовешь такси до Рейкьявика.