Лектус – разновидность античной мебели, ложе, на котором возлежали древние греки и римляне во время пиршеств (симпосиев и конвивиумов), трапез и бесед.

Стола – у древних римлян одежда замужней женщины: туника, которая надевалась поверх исподней одежды (tunica interior) и доходила до лодыжек. Снизу к столе пришивалась оборка, называвшаяся instita; шейное отверстие обшивалось пурпуровой каймой. Рукава столы достигали локтей и не были сшиты, а закреплялись рядом застёжек. Если внутренняя туника имела рукава, то у столы их не было. Стола обхватывалась поясом значительно выше талии, при этом образовывался ряд складок.

4. Глава 4. Не мы такие, жизнь такая

Элар поначалу, отстаивая утраченные позиции, пытался меня целовать, уговаривал срывающимся голосом, потом просто держал, пока я колотила его, куда попало и обзывала такими словами, каких, наверное, даже Бро никогда не слышала. А чуть позже, когда силы во мне всё-таки закончились, и я разрыдалась от стыда и от обиды, – отпустил.

– Прости.

Из всей одежды на мне оставался только лифчик, но честное слово, из-за этого последнего не павшего бастиона я чувствовала себя ещё более обнажённой. Будто не тело моё было бесстыдно оголено, а душа распахнута до самого кровоточащего сердца.

Прижала к груди коленки, обхватила их руками, судорожно пытаясь отыскать взглядом майку и остальную одежду…

Хотя к чему эта запоздалая скромность? Всё, что хотел, Элар уже увидел. Рассмотрел. Изучил во всех подробностях, можно сказать.

Как же стыдно, Божечки!

– Вель…

– Вел-ик-слава! – прошипела я, яростно стирая вкус этого проклятого имени со своих губ. – Не велькай мне тут.

Мужчина скрипнул зубами и, сглотнув, будто у него в горле пересохло от невыносимой жажды, посмотрел на меня тяжёлым жёстким взглядом.

– Я буду называть тебя так, как считаю нужным, малышка. – Оскалил зубы в злой усмешке, а я зашипела рассерженной кошкой. – Но сейчас, в качестве исключения, готов пойти на уступки. Понимаю…

Меня чуть не стошнило от этого нечеловеческого великодушия, а мужчина, заметив, как меня перекосило, пробормотал:

– Прости, что так получилось. Я… сорвался.

– В жопу себе свои извинения засунь, – шмыгнув носом, предложила я и, заметив валявшуюся на полу майку, поднялась с лежака.

Элар отвернулся. Посмотрите-ка, галантный какой...

– Чем угодно могу поклясться, заходить НАСТОЛЬКО далеко, я не планировал.

А, нет. Нормально всё, никакой галантности.

– С-скотина. – Я набросила на себя майку и с такой злостью дёрнула за подол, пытаясь натянуть её как можно ниже, что отчётливо послышалось, как трещат швы. – Пошёл ты, вместе со всеми своими планами.

Злясь и краснея, я оглядывалась по сторонам, пытаясь отыскать остальную одежду, но она, как назло, отказывалась попадать в поле моего зрения.

– Пошёл ты… – повторила я, а Элар повернулся, вздохнул, тяжело и грустно, даже пожалуй немного устало, и покачал укоризненно головой, и подал мне мою одежду, которую, как оказалось, всё это время держал в руках.

– Видеть тебя не желаю, – прорычала я, яростно напяливая бельё и путаясь в узких штанинах велосипедок. – Отведи меня назад в больницу. Я на крылечке поживу, пока Бро не выпишут…

Элар смерил меня холодным взглядом.

– И что потом? – поинтересовался он. – Потом куда вы пойдёте? Вы не дома. И вернуться туда в ближайшие дни вам с сестрой не светит. Раз уж Камень захотел вас здесь, назад отпустит не быстро.

Я сжала губы и промолчала. Нет, если бы мне было что, я бы выдала на-гора, но сказать мне было нечего, ибо положение у нас с Брошкой было аховое. Идти нам, действительно, было некуда.