Понизов неопределенно повел плечом. Корытько, стараясь не выказать недовольства, ткнул его на прощанье в грудь:

– Если что – в любое время суток! Обязательно мне первому. Чтоб подконтрольно!

Николай Понизов взглядом проводил исполкомовскую «Волгу», на повороте едва не въехавшую в «фольксваген» прибалтов.

По тому, как вылезали они из машины, как, сгорбившись по-старушечьи, семенила к поссовету Гусева, понял, что поисковая экспедиция закончилась неудачей. Понял и – ощутил в себе липкое чувство успокоенности, – проблемы разрешились сами собой. И тут же – гадливость к самому себе. Трусящему. А себя, трусящего, Николай не любил.

Отчего-то первой вошла Гусева. Виновато протянула руки к председателю поссовета.

– Всё изменилось. Всё! – осипшим от огорчения голосом выпалила она. – Там же два леска было. И дорога меж ними… Я была уверена… Я точно помню. Ну поверьте!

От прежнего пятна, что запомнила Гусева как ориентир, не осталось и следа. Лес одичал, кладбище разрослось. Захоронения, подзахоронения. Старые, тут же поновее. Тут же и совсем свежие.

К тому же во время войны бесчинствовавшие на территории Бурашева фашисты превратили психиатрическую больницу в руины, а больных закалывали штыками, расстреливали в палатах, умерщвляли смертельными дозами морфия, скопаламина, веронала, амиалнатрия. Погибших – а их насчитали порядка 700 человек – сваливали в ямы, будто в скотомогильник, неподалеку от больничных захоронений. Закапывали в спешке, даже не обыскивая. Конечно, прошел слух, что в захоронении полно драгоценностей. Объявились «черные» археологи, принявшиеся за беспорядочные раскопки, так что к девяностым годам фашистское захоронение и больничное кладбище смешались меж собой.

– Ужасно! Ужасно! – без устали причитала Гусева, чувствуя себя безмерно виноватой. Кажется, этого дня она ждала едва ли не больше, чем сами эстонцы. И вот всё в одночасье рухнуло.

Алекс, безмерно удрученный, подвел старушку к стулу, бережно усадил. Успокаивающе погладил по плечу:

– Вы не виноваты, мать.

Гусева кивала, благодарная за поддержку, но безутешная.

Валк, привлекая внимание, торжественно набрал по обыкновению воздуха:

– Много могил, да! Но можно нанять людей! У нас на это выделен бюджет. Да!

– Ребят, вы с головой дружите? – раздраженно отреагировал Понизов. – Несанкционированные раскопки…

– Понимаем, что нельзя без официального разрешения. Но нам очень, очень надо, – включился Вальк.

Оба – и Валк, и Вальк, – подавшись вперед, принялись внимательно изучать председателя поссовета.

Понизов растерялся:

– Вот от этой мысли отдохните. Это не мой уровень. За разрешением на раскопки вам надо в район, область. Только…

Он поцокал, давая понять бессмысленность попытки. Но Валк и Вальк, не сговариваясь, поднялись бок о бок.

– Мы поедем, – объявил Хенни Валк.

– Мы будем добиваться, – согласился Густав Вальк.

– И как долго? – Понизов не сдержал сарказма.

– Сколько надо долго, – ответил Валк. – Нас направили. Нам доверили.

– Мы обязаны, – поддержал Вальк.

Оба отставника коротко, по-офицерски кивнули и вышли энергичным шагом.

Алекса, по молчаливому соглашению, оставили в поссовете, – видимо, в качестве офицера при штабе. То, что поселковый совет рассматривался как штаб экспедиции, с Понизовым даже не обсуждалось. Подразумевалось само собой.

– И таких бойцов отправляют в отставку. Богатая же у вас республика, – сыронизировал с невольным уважением Понизов.

Заметил беспросветную тоску в глазах Гусевой:

– Вы-то отчего так переживаете, Ксения Сергеевна? Не нашли. Бывает.