– В этом месте поподробней, – Понизов не на шутку удивился. Розыском пропавших заниматься ему доводилось. Но об исчезнувших без вести президентах слышал впервые.

– В восемьдесят восьмом году у нас случилась Поющая революция, – сообщил Валк. – Люди вышли на Певческое поле… Много-много недовольных людей. Люди стали спрашивать…

Валк перевел дух. Понизов кивком головы поторопил.

Валк посмотрел на Валька. Вальк взялся объяснить по-своему:

– Когда в 1940 году Советская Россия оккупировала Эстонию…

– В смысле Эстония добровольно вошла в союз нерушимый республик свободных, – поправил Понизов.

– Да, да, именно… – закивал Вальк. – Когда СССР оккупировал Эстонию, многих руководителей увезли в тюрьмы. Среди других пропал наш президент Константин Пятс.

– И люди спросили, где наш президент, – подхватил Валк. – Мы хотим знать о нем. И тогда создали экспедицию. Да… И мы здесь экспедиторы.

Понизов хмыкнул – эстонец скаламбурил, даже не заметив этого. Слушал он без интереса, в нетерпении поглядывая на сегодняшний график, из которого уже начал выбиваться. Мутная история с каким-то стремным президентом мало заинтересовала его. Своих хлопот по горло. То и дело в открытый кабинет заглядывали сотрудники, сконфуженно кивали. Но вскоре заглядывали вновь, намекая на неотложность вопроса.

Валк меж тем неспешно нанизывал слова, получая удовольствии от собственного умения грамотно выстраивать чужую речь.

– Так в чем суть, экспедиторы? – поторопил Понизов.

Валк вытащил из портфеля карту СССР, разложил перед председателем поссовета.

– Вот!

Откинулся торжествующе. Понизов недоуменно вглядывался в нанесенные кружки и стрелки.

– Мы много ездили. Год, два. Много областей, больниц, – пояснил Густав Вальк. – Тщательно опрашивали, сверяли. Нигде нет следов. Появятся – затеряются. Последние по времени Ямеяла, Ленинград, Стренчи. Указали сюда. Ехали с надеждой.

– И что?

– Вчера побывали в психиатрической больнице. Нам сказали, – никогда не был.

– Сочувствую, – без особого сочувствия протянул Понизов, уже в откровенном нетерпении.

– Это наш президент, – сообщил Хенни Валк. – Для республики очень важно, чтоб вернуть на Родину… Это символ, понимаете?

Понизов усмехнулся, – это как раз он понимал распрекрасно. Тело президента, загубленного в сталинских застенках, для самопровозглашенной республики – как флаг.

– От меня-то что хотели? Я не психбольница, не кладбищенская администрация. Я – советская власть, которую вы так не любите… Не любите ведь? – не удержался он от хулиганства.

Эстонцы переглянулись, будто пойманные на непристойности. Отвели глаза.

– Не любите, – констатировал Понизов. – И всё-таки пришли. С чем?

– Бурашево – последнее место, где он мог быть, – затянул прежнюю песню Хенни Валк, тыча в карту.

Понизов нахмурился. Отодвинул визитки. Демонстративно потянулся к папке «На подпись».

– Мы бы к вам не пришли, – заверил Густав Вальк. – Но Александр сказал, – надо идти к Понизову. Александр сказал: если можно решить, он решит.

Оба визитера переглянулись и замолкли, будто сказали предостаточно.

– Дальше, ребята, – поторопил Понизов. – Кто у нас Александр?

Эстонцы переглянулись, озадаченные.

Из коридора донесся грохот перевернутого ведра, ворчание бабы Лены и весело извиняющийся баритон. Чем-то знакомый. Да конечно, – знакомый! Еще как знакомый! Понизов подался вперед.

В кабинет ввалился белобрысый крепыш, свежий и крепкий, будто ядрышко фундука.

– Алька! Брат! – Понизов бросился навстречу. Но вошедший, покоробленный панибратством, выставил предостерегающе руки. Нижняя губа его оттопырилась.