— Несите все и поскорей! – взмолилась я.

— Сию секунду, сударыня-с! Что изволите из крепких напитков?

Он косил озорным карим глазом то на меня, то на Перекатова.

— Сергей Петрович, руководите банкетом. Может, шампанское? - колебалась я.

— Вина у нас отменные, лучших московских погребов, - нахваливал половой.

Мы заказали шампанское «Редерер Силлери», красное и белое вино, прохладный брусничный морс. Разумеется, напиваться вдрызг я не собиралась, но всего пригубить понемножку – милое дело.

— Здешнюю гурьевскую кашу приезжает пробовать даже знать из Петербурга. Не желаете ли отведать на десерт, Алена Дмитриевна? - соблазнял Перекатов.

— А что особенного в этой каше? Она ведь из манной крупы готовится? - я подняла глаза на полового. Тот не задержался с ответом.

— Сливочками жирными сдобрена и сервирована слоями в тарелку. Каждый слой молочной пенкой промазан, орехами и цукатами переложен. Еще можно на меду и с вареньицем.

Заказали и кашу в сковороде и кусок кулебяки в несколько ярусов.

— Я слышала, в Москве цыганские выступления можно послушать по ресторанам.

— Всенепременно, сударыня! – ответствовал половой. – Иван Яковлевич Тестов собрал лучший хор.

— Со «Славянским базаром» однако же не сравнится, - нежно вздохнул Перекатов.

— Посмотрим и «Славянский базар», - обещала я.

— А не желаете ли раковый супчик отведать, Алена Дмитриевна?

— Нет, увольте! – наотрез отказалась я.

Вспомнила, как дед Егор однажды притащил с реки полведра живых раков с намерением их сварить, но бабушка воспротивилась: «Ползают по дну, едят всякую падаль. Тьфу!»

— Скажите, гражданин, - обратилась я к половому. – Не приходилось вам здесь обслуживать купца или мещанина Третьякова Егора Семеныча. Невысокий, бойкий старичок, может быть на чаевые скуповат.

— Никак не –с!

— А ты получше вспомни, любезный! – развязно молвил Перекатов, бросая на стол гривенник.

Половой ловко ухватил монету и в глубокой задумчивости воздел карие очи к расписному потолку.

— Знаем Павла Михайловича Третьякова, который картины собирает. И брата его Сергея Михайловича приходилось видать. И Савву Иваныча Мамонтова…

— Ты по делу говори, братец! А сам не знаешь, так поспрашивай других работничков, - тоном заправского сыщика напутствовал Перекатов.

— Нам Егор Третьяков надобен, – уныло повторила я. – Торговый человек из Тобольской губернии. Из Сибири, понимаете?

— О таком не слыхали-с. Прощения просим! Ежели кто из наших его обслуживал, тотчас узнаю и доложу- с.

— Уж будь проворен!

Грустные мысли о пропавшем дедушке несколько перебили мой аппетит, но глядя с каким наслаждением Сергей Петрович лакомится розовыми ломтиками семги и бутербродами с паюсной икрой, я несколько воспряла духом.

Желая окончательно развлечь меня, Перекатов посоветовал заказать пианиста. Что ж инструмент будет пустовать? Я опрометчиво согласилась. А потом запоздало представила, как возможно голодный человек будет играть-стараться, пока мы, этакие господа, буженину трескаем под красное вино.

Но в комнату уже явился сутулый мужчина с бледным надменным лицом, припухшими синими веками, в помятом фраке, из ворота и рукавов которого выглядывала несвежая рубашка. Поклонился нам, не глядя, и важно сел за инструмент. Я не большой знаток музыки, но звуки фортепьяно звучали резко и грубовато.

— Потише, милейший! – попросил Сергей Петрович.

Пианист обернулся к нам, выпятил нижнюю губу и вдруг вскочил с места.

— Ну, ты и жук, Перекатов! – визгливо вскричал он. - Намедни врал, что с хлеба на воду перебиваешься, за квартиру нечем платить, а сам водишь арфисточек по кабинетам, шампанским угощаешь.