А утром Хэмлина не стало.

– Золотой шар, – заворожено произнес Алкин. – Вот, значит, как.

– Что? – не понял Гаррисон, и Сара тоже спросила:

– О чем вы, Алекс?

– Да так… Ассоциация.

– Мистер Гаррисон, – произнес Алкин осторожно, – мы слышали, что полиция не смогла установить, отчего умер Хэмлин.

Старик поднял седые кустистые брови.

– Ха, – хмыкнул он. – Говорите яснее, молодой человек. Не смогла! Сержант Арчи, нашедший Хэмлина мертвым, всю жизнь потом уверял, будто никакой раны в груди у мертвеца не было. Диккенс, главный констебль, осматривал тело час спустя и сказал, что Хэмлин умер от проникающего ранения в сердце. Они даже как-то чуть не подрались – Арчи и Оуэн – и долгое время не разговаривали друг с другом. Пожалуй, примиряло их то, что эксперт, приехавший из Лондона, обнаружил, что Хэмлина задушили. А еще говорили, но это, скорее всего, слухи… Мол, в Лондоне, когда телом Хэмлина занялся патологоанатом, выяснилось, что бедняга оказывается, утонул – в легких нашли воду. Утонул, а? В доме, где даже ванной комнаты не было, только душевая!

– Значит, это правда, – пробормотал Алкин. – Не местная легенда?

– Может, легенда, – равнодушно сказал Гаррисон. – Сейчас уже и не скажешь.

– Но вы только что…

– А что я? Сам я тела Хэмлина не видел. Правда… – он помолчал, бросил взгляд на стоявшую в дверях Флорес, поморщился, коснулся ладонью того места на рубашке, под которым скрывался рубец: – Правда, никто так и не объяснил, как он сумел… Или не он…

– Но вы ему поверили, – констатировал Алкин.

Гаррисон посмотрел ему в глаза:

– Да. Знаете… Так, наверно, верили Иисусу. Он протягивал руку, говорил о любви к ближнему, и грубые люди, которым вера запрещала убивать, но не заставляла любить, верили…

– Вы думаете, что Иисус понимал, в какой Вселенной жил, и, как Хэмлин…

– Не знаю, понимал ли. Может – ощущал, чувствовал?

– О чем вы говорите? – с беспокойством спросила Сара.

– Я объясню, – сказал Алкин. – Потом.

– Всю жизнь после тех дней, – тихо, ни к кому не обращаясь, произнес Гаррисон, – я старался не делать резких движений. Не в том смысле, чтобы руками не махать… ну, вы понимаете. Я так и не стал в фирме компаньоном и на фронте отсиделся в штабе, мне все время казалось, что смерти вокруг – порождение чего-то в моей душе. Думаю, я ошибался, но не мог чувствовать иначе. После войны вернулся на старое место и заполнял бумаги, пока не вышел на пенсию.

– Дженнифер… – начала Сара.

– Я не видел Дженни с той ночи, – покачал головой старик. – Она очень скоро выскочила замуж за Финчли и уехала из Бакдена. Наверно, потому и выскочила, чтобы уехать. Больше я о ней не слышал.

– Она умерла двадцать лет назад, – сообщил Алкин.

– Да? А я, видите, живой. Знаете, сколько мне? Девяносто три. Я дал себе слово дожить до ста. И доживу, уверяю вас. Потому что…

– Потому что вы поверили Хэмлину, – кивнул Алкин.

– Да. И память моя с того вечера стала, как у нынешних компьютеров. Наверно, память как-то связана с энергией, что внутри.

– Эту энергию сейчас называют темной, – сказал Алкин. – Ее изучают, уже составлены карты распределения… Правда, в прямых экспериментах на Земле темную энергию зафиксировать не удалось, она очень слабо взаимодействует с веществом.

Старик сделал рукой неопределенный жест – мол, это ваши проблемы.

– Но вы не могли не думать…

– Я, – сказал Гаррисон, – всю жизнь думал о том, чтобы не думать. Пример Хэмлина стоял перед глазами. Я не хотел… Надеюсь, у меня получилось. То есть, у меня точно получилось. Иначе я не прожил бы столько лет в здравом уме и твердой, очень твердой памяти.