Синьора Ческа первая тяжело и неуклюже поднялась и затрусила во флигель, а за ней потянулись её доченьки.

Вскоре передо мной стояла корзина с провиантом – лепешками, которые пекли утром, яйцами, мешочком муки и глиняным горшочком топлёного сливочного масла. Были здесь головка сыра, маринованные оливки, рис и соль. Жутти притащила тряпки и щётки, а синьора Ческа, вытянув руку, на расстоянии передала мне какую-то помятую и засаленную бумажку.

Развернув её, я увидела рукописную купчую на землю и постройки виллы Мармэллата. Прежним хозяином значился какой-то Гвидо Гассон, и он продал виллу за триста флоринов. Учитывая, что долг Джианне составлял десять тысяч, виллу он приобрёл за копейки. Внизу документа стояли подписи продавца и покупателя, и дата – февраль 1430 года.

- Это останется у меня, - сказала я, аккуратно складывая купчую и убирая её для верности за отворот рукава. – На всякий случай.

Я хотела взять корзину с едой, но она оказалась слишком тяжёлой. Пришлось позвать Ветрувию на помощь. Я думала, мы потащим корзину вместе, но Ветрувия преспокойненько подняла её и поставила себе на голову.

Мне только и оставалось, что забрать щётки и тряпки и сердечно попрощаться.

- Не вздумайте разговаривать с адвокатом без меня, - напомнила я синьоре Ческе на прощание. – Узнаю – мало не покажется.

Когда мы с Ветрувией пошли в сторону дома с синей черепичной крышей, у молчавшего это сих пор Пинуччо прорезался голос.

- А что с апельсинами делать, Апо? – позвал он робко.

- Как что? – я на ходу обернулась через плечо. – Варить варенье, конечно. Что вы с ними до этих пор делали?

На это Пинуччо промолчал, а Ветрувия хихикнула.

- Посмотрим, как они теперь справятся без нас, - сказала она, когда флигель и его обитатели скрылись за деревьями, а впереди замаячил наш дом. – Эа постоянно спит, а Миммо и Жутти – так себе работницы. Придётся Ческе самой возле жаровни потеть. И Пинуччо с ней вместе.

- Не любишь мужа? – спросила я.

- А за что его любить? – озадачилась Ветрувия. – Мужичонка он – так себе. Трус и подхалим. Всё время мамочке в рот смотрел и поддакивал. А на самом деле, он её ненавидит.

- За это его трудно упрекнуть, - пробормотала я и сказала уже громко: - Если не любила, зачем вышла?

- Ой, Апо! Ты будто не из озера вынырнула, а с небес свалилась, - фыркнула она. – Как будто нас спрашивают, когда замуж выдают! За кого отец сказал, за того и пошла. Мой папаша с Пинуччо в Милане вместе работали – плотниками. Я, вроде как, Пинуччо приглянулась, вот он и договорился с папашей.

- Ты его до свадьбы не знала, что ли?

- Знала, - пожала плечами Ветрувия. – Ну, как знала? Видела пару раз, как какое-то чудо плешивое с моим папашей из одной бутылки пьёт. Кто же знал, что теперь придётся на его плешь до самой смерти смотреть.

- Разведись, - посоветовала я.

Ветрувия споткнулась и чуть не уронила корзину с провиантом.

- Осторожно! Яйца побьёшь! – перепугалась я.

Но Ветрувия смотрела на меня не менее испуганными глазами.

- Как это – р-развестись? – она даже начала заикаться. – Ты о чём говоришь? Нас в церкви венчали… Мы теперь самим Богом связаны… Да и куда я пойду? – тут заикаться она перестала и заговорила напористо, даже зло. – К папаше? Так он меня если не прибьёт, то на улицу вышвырнет – что семью опозорила, от мужа сбежала. А на улице мне что делать? Попрошайничать? Или подол задирать за кусок хлеба?

- Не злись, не злись, - успокоила я её. – Я просто забыла, как у нас с этим сложно.

- Забыла… - хмыкнула Ветрувия, уже успокаиваясь, и заворчала: - Про развод-то ты не забыла…