— Раздвинь ноги шире, — прошу ее, со стоном проскальзывая внутрь. — Хочу, чтобы они лежали на кровати. Я знаю, ты можешь, — имею в виду, что у Марины неплохая растяжка, в чем я уже убедился прошлой ночью.

Она не спорит. Обхватив себя за внутреннюю сторону бедер, открывается так широко, что у меня башню срывает. Я долблю ее со скоростью пулемета и силой отбойного молотка.

Марина громко и часто дышит, крепко впивается ногтями в мое плечо, цепляется за простыню, чтобы не скользить по бьющейся о стену кровати. Да что кровать, тут всю хату шатает от моего бешеного напора.

Комнату все сильнее сотрясают наши стоны. И когда я уже думаю, что вот-вот взорвусь и кончу, Марина опережает меня с протяжным криком.

Ебать. Как она умеет.

Ее тело дрожит. Мне требуется просто войти в нее еще раз, чтобы кончить самому.

Раз. И вспышка. Слева. Справа.

Я трясусь, как на электрическом стуле, двигаясь внутри Марины уже по инерции.

Вот это да.

Каноничный секс, говорите?

— У меня сейчас будет инсульт, — стону я, заваливаясь на бок. — Если умру, не говори моим родителям, как это случилось.

Марина хихикает.

Она идеальная. Клянусь. Только что орала от кайфа, а уже смеется.

— Ты как? — обессилев, закидываю руку на ее влажный живот.

— Я хорошо, Вадик. Очень хорошо.

9. 9

Марина

— Как твой инсульт? — интересуюсь я, прикрываясь простыней и свешивая ноги на пол.

В спальне горит ночник. На сером ковре темными кучками лежит наша разбросанная одежда.

Потянувшись за халатом, я прыскаю, вспомнив, как бросила Вадима и умчалась снимать свои утяжки и чистить зубы, когда мы вошли.

Ну, простите.

Я не такая смелая и уверенная в себе, как Бриджит Джонс, чтобы показывать свои необъятные труселя своему любовнику.

— Кажется, беда миновала. Просто обезвоживание, — отвечает Вадим, передавая мне бутылку с водой. — С тобой опасно связываться.

— Я же ничего не делала, — с жадностью присасываюсь к бутылке.

— Значит, прежде чем что-то сделать со мной, заранее вызывай неотложку.

Я давлюсь водой и снова хохочу, закинув голову. У меня уже рот болит и лицо скоро треснет – нельзя столько смеяться. И, вообще, нельзя так громко смеяться. Ночь на дворе.

Сейчас я впервые искренне радуюсь, что живу на первом этаже и моя квартира торцевая, иначе не знаю, как бы я потом смогла смотреть в глаза соседям. Что бы я сказала? Что прибивала ночью полку?

Однако, я кричала. И это было не просто “ах” или “ох”. Я сотрясалась и орала в трех октавах протяжное “а-а-а-а”, переживая самый мощный оргазм в своей жизни.

Да-да. Вчерашние дачные утехи оказались лишь прелюдией к тому, что сегодня со мной сотворил Вадим в моей постели.

Наверняка, кто-то да услышал.

Блин.

В соседнем подъезде мои ученики живут. Окно открыто. Остается надеяться, что никто не смог опознать Марину Владимировну по голосу. Надеюсь, мои соседи из числа тех людей, которые думают, что учителя сексом в принципе не занимаются.

То есть, мы можем выходить замуж и рожать детей, но секс, выпивка и фотографии в купальниках на своих личных страничках в социальных сетях – это табу. Какой пример мы показываем?

Но шутки-шутками, а окно я лучше закрою.

Хотя в комнате пахнет сексом, а с улицы веет таким свежим холодком.

Да, дилемма.

Пообещав себе больше не издавать громких звуков, я поворачиваюсь на бок, лицом к Вадиму. Мы продолжаем дурачиться, обсуждая последствия занятий сексом в самой нелепой форме, и в какой-то момент Вадим спрашивает:

— Марин, а вот представь, что перед сексом решили дать тебе последнее слово. Что ты скажешь?

— Э-ге-ге, — хлопаю глазами, жадно разглядывая обнаженное мужское тело. Наши разговоры становятся все откровеннее, а секс все разнузданнее. И мне бы сейчас со стыда гореть и посыпать голову пеплом, но вместо этого я уточняю: — А меня что, хотят насмерть того-этого?