«Господи, дай мне пережить это... – молила девушка, мысленно следя за движениями опостылевшего курдюка. – «Дай мне сил не сойти с ума и не потерять мою память о доме. Дом, мама... Отец. Я любила вас всех. Очень-очень. И теперь никого из вас нет, и больше не будет. Вы ушли туда, куда дорога ведет в одну сторону... И даже если как следует поспешить, не точно, что можно будет кого-то догнать. Но спешить я не буду», – твердо решила она. – «Мирталь больше нет. Есть Колючка. И я сделаю всё, чтобы застрять у вас в глотке. В твоей, в первую очередь, краснобородый иблис. И, даст всевышний, дойдет очередь до всех, до кого смогу дотянуться… Как здорово я дотянулась до носа этой мерзкой обезьяны. Какой райской музыкой звучал его визг, этой человеческой свиньи…» – вспоминала она. И даже последующее наказание и страх ужасной смерти не смог смести удовлетворение от её поступка. – «Было бы здорово перекусить ему горло, но и нос тоже неплохо… Это было правильно. И вкус его крови...

Постепенно мозг успокаивался, находя свою дорогу назад к киимизу и незаметно для себя отключившись, Колючка заснула тревожным, полным раздутых ночным кошмаром сном. Несколько раз за ночь её будили вставшие по нужде и перешагивающие через неё тени. Сама она никуда не вставала, жидкости употребленной вчера было так мало, что почти не было слюны во рту. Тем не менее, когда взошло солнце, Колючка, с трудом открыв глаза поняла, что уже утро и она спала достаточно крепко, чтобы пропустить ранние призывы муэдзина.

Рабыня с накладками на коленях перелезла через нее, разбудив окончательно. Проковыляв к погасшему очагу посреди помещения, та, покопавшись в покрытых серым мохом истлевшего пламени углях, нашла живую искру и, подсунув ей клок шерсти, раздула огонек. Скоро густой, сизый дым разгорающегося костра наполнил помещение. Все спящие закашлялись и, ругаясь, попытались спастись обратно в сон поглубже завернувшись в покрывала. Но дым был неумолим и половина спящих села в своих постелях. Пока сидящие, вяло переругиваясь, обсуждали свои быстробегающие обратно сны, Колючка под руководством рабыни, ходящей на коленях, мешала на доске тесто. Потом, наполнив небольшой казан дурно пахнущими кусками бараньего жира, их растопили, и в полученное масло стали кидать кусочки полученного теста. По соседству пыхтел кумган с чаем. Первые порции пышного зажаренного хлебы досталась мужчинам, остатки раздали детям. Женщинам, к удивлению Колючки, ничего не досталось. Не говоря уже о рабынях.

Когда мужское население, почесываясь, покинуло пределы спального помещения, началась генеральная уборка всего чего только можно. Все женщины были чем-то заняты. Выбивали нечистые, покрытые сальными пятнами коврики. Терли песком медную посуду. Колючке досталось подметать пол и побрызгать его водой, напитывая прохладой в ожидании раскаленного дня. Впрочем, постепенно все хлопоты затихли. Все перешли к медленной домашней работе. Перебирали рис, что-то шили и штопали. Когда Нур сказала ей трясти киимиз, то Колючка даже не удивилась. Киимиз, значит киимиз.

Вскоре, рядом с ней, приволочив с собой свежую козью шкуру присела рабыня, ходящая на коленях. Некоторое время она отковыривала ножом кусочки кожи, очищая шкуру, краем глаза поглядывая за трясением бурдюка с молоком.

– Откуда ты? – наконец спросила она.

– С севера, – ответила Колючка.

– Север большой.

– С Кырыма.

– Знаю, – кивнула та. – Дикие места. Меня зовут Араш.

– А меня Колючка.

– Знаю, слышала вчера, странное имя.

– Мне нравится.