Ой. Нет. Не я.

― Саня, мать твою! ― взбешенно суют мне под нос изгрызенный кроссовок. ― Следи за своей псиной!

― Как? Я ж спала.

И, видимо, не плотно закрыла дверь. Вот Добик и прошмыгнул.

― Значит, не спи. Привязывай его к батарее. Мне плевать.

― Себя к батарее привяжи, ― сердито бурчу.

Достаточно громко, чтоб Даня услышал.

И взбесился ещё больше.

― Что-что, прости? ― понижают голос, добавляя в интонации не предвещающую ничего хорошего лилейность.

По идее, на этом этапе стоит прикусить язычок и принять вину, но я нифига не выспалась. А потому особенно злая.

― Говорю, себя привяжи. Он же живое существо.

― Да ладно? А я и не знал. А ты в курсе, что живые существа не только жрут, но и гадят? И их надо выгуливать? ― второй "найк" торжественно всучивается мне вместе с первым. И если первый просто превратился в решето с отклеенной подошвой, то второй, внешне целый, сразу ударяет по обонянию едким запашком. ― Лужу за своим дьявольским отродьем подотри. А это, ― кивок на кроссы. ― На помойку. Прямиком на улицу, иначе вся квартира провоняет.

― Какие мы нежные. Подумаешь, ботиночки обписали и чутка покушали. Пёсик первый день на новом месте. У него акклиматизация.

Тьфу. Да что ж меня несёт-то?

― Акклиматизация? А ну иди сюда, сатана ушастая, ― ловят за загривок добермана, отбуксовывая тушку в мою комнату. Семеню следом, держа на вытянутой руках оружие массового поражения. ― Смотри, какой пир. Кушай, не обляпайся, ― с высоко поднятыми бровями наблюдаю, как старательно науськивают пса на выставленную под окном обувь. Мою обувь. ― Только набойками не подавись. Не-не-не. Куда пошёл? Ешь, говорю. Вот эти вообще с ремешками. Ммм, вкуснятина.

Кадр, просто кадр. И что я должна, по его мнению, сделать? Бежать к ним с воплями: "не трогайте казённое имущество?"

― Детский сад, ― вместо этого тихо хмыкаю, отставляя найки подальше и залезая в шкаф за одеждой. Пускай развлекаются.

― Что ты делаешь? ― прилетает мне в обнажённую спину. Обнажённую, потому что топ я сняла.

― Не видно? ― вывернув локти, застёгиваю под лопатками крючки лифчика. ― Переодеваюсь.

― А попросить, чтоб я вышел, нельзя?

― Да ты там так занят вредительством, зачем отвлекать? Я ж отвернулась.

― Не хочу тебя разочаровывать, но дверцы ЗЕРКАЛЬНЫЕ, а не стеклянные.

― Ну, значит, не смотри.

― Слышь, Горошек. Не перебор, не?

― А что не так? ― невинно уточняю, натягивая лямки на плечи.

― Да всё, блин, не так!

― Конкретнее, товарищ, ― насмешливо салютую ему в отражение. ― Конкретнее.

Ууу. Рычание, вырвавшееся из Дани, больше напоминает предсмертный хрип зверя. Очень рада, что его кулаки сейчас стискивают всего лишь воздух, а не мою шею.

― В комнате уберись. А то развела свинарник, ― сердито пинают раскрытый чемодан, заменяющий мне отсутствующую тут тумбу, и вылетают из комнаты. Правда почти сразу из ванной доносится шум воды и очередной ор. ― Саша, чтоб тебя! Когда ты научишься переключать лейку?!

― Видимо, тогда же, когда он научится мыть после себя раковину и опускать стульчак, ― невесело замечаю, подставляя ладонь любопытному мокрому носу. ― И я не Саша. Я Александра, ― согласное "гав" хоть немножко мотивирует. Как славно, когда хоть кто-то с тобой солидарен. ― Гулять пойдёшь?

Ещё одно "гав" и виляние обрубленным хвостиком.

Что за хозяева были у бедняги? Конченные садисты? Зачем было купировать уши с хвостом? Ради эстетики? Чтоб пёс более "грозным" смотрелся? Или собирались его на собачьи бои отправить? Им бы самим что-нибудь отрезать.

Натягиваю джинсы, лёгкую блузу и, пока Шмелёв тихо матерится, самостоятельно решив отмыть впитывающуюся в швы ламината лужу, быстренько прошмыгиваю с доберманом к лифту.