Я знал из досье, что, когда Хемингуэй говорит о подобных вещах, ни о какой скромности не может быть и речи.

– Ничего особенного, Спруилл. В тридцать седьмом я был в Мадриде и помог наладить работу частной разведывательной организации. Около двадцати агентов, действовавших на постоянной основе, и примерно вдвое больше людей, поставлявших информацию от случая к случаю. Нам удалось добыть кое-какие полезные сведения. Да, все это были любители, но если бы нас разоблачили, немедленно расстреляли бы.

Я заметил, что при этих словах голос Хемингуэя стал более пронзительным и отрывистым. Возможно, так случалось всякий раз, когда он лгал.

Браден слушал, кивая.

– С кем ты намерен работать на Кубе, Эрнест? Эллис говорил о каком-то священнике.

Хемингуэй вновь просиял.

– Дон Андрее Унтзайн. Мой добрый друг. Когда-нибудь он станет епископом. Он служил в испанской правительственной армии пулеметчиком. Дону Андресу нет никакой разницы, пристрелить ли нациста или отпустить ему грехи. Пожалуй, при случае он сделает и то и другое.

Я старался ничем не выразить своих чувств, хотя в это мгновение Хемингуэй стоял ко мне спиной. Выдавать имена своих агентов в разговоре с посторонними, даже если тебя об этом не просят – верх глупости и непрофессионализма.

Посол Браден, казалось, был одновременно изумлен и доволен.

– Кто еще?

Хемингуэй широко развел руками.

– У меня на Кубе десятки надежных людей, Спруилл.

Сотни. Официанты, шлюхи, газетчики, игроки хай-алай, рыбаки, которые еженедельно встречаются с немецкими подлодками, испанские аристократы, которые были бы счастливы разогнать свору мерзавцев, вынудивших их эмигрировать… все они будут рады принять участие в игре и дать отпор нацистским крысам, которые хлынули на берег, словно устричная икра.

Посол сцепил пальцы:

– Сколько это нам будет стоить?

Хемингуэй улыбнулся:

– Ни гроша, господин посол. Это будет самая дешевая контрразведывательная организация, которой когда-либо располагали Штаты. Я возьму на себя все расходы. Вероятно, нам потребуется ручное оружие и другие мелочи… может быть, радиостанции или оборудование для „Пилар“, если мы воспользуемся ею… но все остальное будет делаться на добровольной основе либо оплачиваться из моего кармана.

Браден выпятил губы и постучал кончиками пальцев по столу.

Хемингуэй налег на стол посла. Я увидел шрам на его левом локте и обратил внимание на то, какие мощные и волосатые у него предплечья. Мне было трудно поверить, что это руки автора романов.

– Господин посол, – негромко заговорил Хемингуэй, – я верю в свой замысел. Это серьезный план. Я не только готов нести основное бремя расходов, но и отказался от приглашения в Голливуд, чтобы писать там сценарий этого дурацкого кино-сериала „Марш времен“ о „Летучих тиграх“ в Бирме. Две недели работы, сто пятьдесят тысяч долларов. Но я сказал им „нет“, поскольку считаю, что „Хитрое дело“ намного важнее.

Браден посмотрел снизу вверх на нависшего над ним гиганта.

– Понимаю, Эрнест, – мягким голосом произнес он. – Мы тоже считаем, что это важное дело. Чтобы получить разрешение, я должен переговорить с кубинским премьер-министром, но это чистая формальность. Госдепартамент и ФБР уже одобрили твой план.

Хемингуэй кивнул, улыбнулся и сел в свое кресло.

– Отлично, – сказал он. – Отлично.

– Но есть два условия, – произнес Браден, вновь заглядывая в бумаги на своем столе, как будто эти условия были напечатаны там.

– Как скажете, – отозвался Хемингуэй, удобно откидываясь на спинку кресла.

– Во-первых, – заговорил Браден, – ты будешь посылать мне донесения. Они могут быть короткими, но должны поступать еженедельно. Боб и Эллис устроят так, чтобы ты встречался с ними с глазу на глаз… так, чтобы вас никто не видел.