Потому он несказанно обрадовался, увидев неподалёку от дороги кострище с охапкой дров. Рядом валялись сено и брёвна, истёртые до блеска, – похоже, частенько на них сидели и лежали.

«Наверняка от гуртовщиков осталось, – подумал Иван с радостью. – Вот спасибо им большое! Разожгу костёр, посидим до утра. А явятся – я им монет предложу за дрова. Может, и насчёт лошади выйдет уговориться».

Марьяшка молчала, погружённая в одной ей известные думы. Иван усадил её на одно из брёвнышек, накинул на плечи сюртук, чтобы та не мёрзла. Принёс сена под ноги. Сам разжёг костёр, насадил на прутик кусок хлеба, поджарил со всех сторон. Девчонка приняла угощение с опаской, отщипнула кусочек, сунула в рот.

– Вкусно, – удивилась она. – Только пепел на зубах хрустит.

– А ты водой запей, – Иван протянул ей фляжку. – Скажи, тут ведь никаких нечистей не водится?

И сам едва не рассмеялся от собственных же слов. Пары часов со встречи с русалками не прошло, а он уже готов поверить во всех кровососов да мертвяков скопом.

– Не должно, – Марьяшка отставила фляжку в сторону, вытерла рот и наконец-то улыбнулась. – В лесу имного всяких, а тут лишь полуденница или полевик, но и то в жаркую пору. А сейчас… Сверкуны разве что не спят, но они и не кусаются.

– Сверчки-то? – рассмеялся Иван. – Определённо нет. А вот комарьё нас заест ночью, если за костром не уследим. Дай-ка немного…

Пучок сена, брошенный в огонь, задорно полыхнул и через минуту угас, но сами дрова гореть стали веселее. Иван сел на землю прямо у Марьяшкиных ног, притулил у бедра саквояж с инструментами. И она тут же сползла с бревна – видать, стыдно стало сидеть выше барина. Доверчиво прижалась с другой стороны к его боку, как котёнок, и он сам не заметил, как обнял её в ответ. Безо всякого дурного умысла – Марьяна виделась ему кем-то вроде Наташки, младшей сестрицы Игната, друга детства. Оба – дети плотника, служившего при отцовом поместье, но если Игнат был тем ещё хитрованом, постоянно вовлекавшим наивного барчука в проказы, то маленькая Наташка всё время витала в облаках. И таскалась за Иваном хвостиком, и смотрела светлыми глазёнками – всё ждала, когда он расскажет что-то новое про планеты, увиденные в отцовом телескопе.

Только Наташка в детстве нет-нет, да раздражала его своей приставучестью. С Марьяной же было легко. Она пахла подгорелым хлебом и немного речной тиной, потихонечку сопела, грея ему бок. Вокруг шелестел колосками пушистый ковёр из мятлика, уходящий вдаль и во все стороны, рядом Ласка пощипывала траву, и небо над их головами переливалось жемчугами да бисером, каких нет ни у одного властителя на земле.

И чудилось Ивану, что это и впрямь не холодные светила, висящие в бескрайней пустоте в тысячах вёрст от земли, а чьи-то сказочные сокровища.

Что два мира, людской и потусторонний, – это две реки, чьи русла то и дело сходятся, а раз в год и вовсе переплетаются меж собой. И он подумал, шалея от собственной смелости, – вот бы ещё кого увидеть вроде русалок! Только не такого страшного. Есть же Аука из сказок старой няньки, и дед Боли-бошка, и моховики, похожие на крохотных человечков, и многие другие… Сказки-то не на пустом месте берутся! Жаль, что он отмахивался от них, когда подрос – зачем сыну помещика, что будет учиться в Санкт-Петербурге, забивать голову деревенскими глупостями?

«Надо будет у Тимофеихи спросить, она наверняка знает многое, – размышлял он, клюя носом. – И Марьяшку забрать на службу к себе. Это самое малое, чем я могу с ней расплатиться за спасение. Грамоте обучу, помогать мне станет, а там уж разберёмся…»