Арбуз откашлялся, отплевался и встал рядом. Мы смотрели на тело ведьмы, которое утаскивала Усвяча. Река принимала её в себя, чтоб пережевать и выплюнуть далеко-далеко, ниже по течению. Провожали ведьму склонившие головы ивы да камыши. Над водой, словно похоронное эхо, множились крики ночных птиц. Небо вновь сверкнуло, и в реку ударили первые капли. Бабку Софью забрала чёрная вода, и на поверхности Усвячи осталась болтаться только крохотная полузатопленная лодка.

Мы шагали по поляне у сгоревшей школы. После Усвячи дождь казался нагретой на печи водой. Я хромал вперёд, опираясь на доску – настоящую палку-выручалку, как в том мультфильме, – и всё время оборачиваясь к реке.

– Мих, а Мих.

– Чего тебе?

– Прикинь. Мы правда убили ведьму. Юрец обалдеет.

– Да не то слово.

Я не хотел пугать Арбуза, но в камышах мне померещился рогатый. Он не двигался, просто смотрел нам вслед. Когда я повернул голову опять, его уже не было.

– Наверное, теперь все её заклинания не работают, да? Ну, знаки эти, с кровью.

Молния подсветила здание школы, и в окне второго этажа появилась рогатая тень. Я зажмурил глаза так сильно, как мог. Пытался выкинуть из памяти всё, что сегодня случилось. Ведьму, страшилки от Юрца, чёрта из воды, убийство… Следующая вспышка высветила уже пустое окно. Потому что рогатый стоял в дверях первого этажа.

– Мих.

Я обернулся к Арбузу. Рогатый рос над ним мохнатой тушей и длинными пальцами гладил его по волосам. По лицу Арбуза текли слёзы.

– Мих.

Козлиная голова наклонилась, из пасти вывалился язык и лизнул Арбузу лицо. Я перестал дышать. Рогатый шагнул ко мне, оставляя в дорожной колее следы копыт. На небе вновь вспыхнуло, но на этот раз погасло не всё. Полоска горизонта будто нагрелась, накалилась. Где-то там, за лесной чащей, поднимался солнечный диск. Запели петухи. Я моргнул, и рогатый исчез.

Я упал в грязь, отбросил доску и разревелся, как девчонка. Одна ночь, прошла всего лишь одна ночь. А для меня считай что лет десять.

– Мих.

Арбуз поднял доску. С одного края у неё торчал гвоздь. Арбуз ткнул в него пальцем, на землю капнула кровь.

– Ты прости, Мих, – сказал он. – Он из меня всё забрал. Слизнул. Я пустой теперь.

Он поднёс гвоздь к горлу, с силой надавил и вытащил. Брызнуло, потекло по шее, по футболке.

– Арбуз!

Я бросился к нему, попробовал отнять доску, но получил такой удар, что рухнул назад в грязь. Арбуз глядел прямо перед собой. Туда, где темноту вокруг заброшенных изб ещё не прогнал рассвет. Где стучали о землю копыта, где когти скребли стекло, где рога царапали гнилые доски. Арбуз всматривался во мрак и видел свою смерть.

– Не надо…

Но Арбуз не послушал. Он превратил свою шею в решето и умер. А я просто сидел рядом с телом лучшего друга, испачканный в его крови. Дрожал, всхлипывал и молился, чтобы солнце скорее залило каждый уголок этой проклятой деревни.

Через час или два я ковылял по разбитой асфальтированной дороге, которая уходила из Церковище. Шагал вперёд и надеялся, что меня кто-нибудь заметит, подберёт. Батя со смены, Юрец, мужик на продуктовом грузовике – кто угодно. Лишь бы выбраться из этого кошмара.

Утренний туман плыл по земле, укутывая основания столбов вдоль дороги. На их верхушках в гнёздах ворочались аисты. Просыпались лесные обитатели.

Мотоцикл я узнал сразу. «Яву» Юрец прислонил к старому колодцу у дороги, а сам встал посреди развалин дома, от которого сохранилась только печь. Он смотрел в лес.

– Високосный год, понял, да?!

Я сошёл с дороги и двинулся к нему.

– Ламес! Праздник урожая!