Альме стало дурно. На мгновение ей показалось, что в его глазах мелькнуло удовольствие. Не любопытство, не холодный интерес – а искреннее наслаждение от этих звуков.

Прошло около десяти минут. Крики стихли. Охранники лениво поднялись, один натянул противогаз и скрылся за дверью. Через мгновение он вышел, что-то пробурчал офицеру с блокнотом. Тот кивнул и медленно указал на мешки с белым порошком, сваленные у стены.

Двое эсэсовцев, теперь уже оба в противогазах, втащили один мешок внутрь и захлопнули дверь. Ждали.

Когда они снова вошли в камеру, оттуда потянулось молчание – густое, как дым. Вышли, перепачканные в порошке, бросили короткую реплику офицеру. Тот ухмыльнулся – рот растянулся в неестественно-радостной гримасе – что-то записал и ушел, постукивая карандашом по переплету.

А тем временем охранники принялись выволакивать тела. Они тащили их, как мешки.

Безмолвные, обмякшие, с побелевшей кожей. Одну за другой – в соседнее здание, откуда уже валил густой, жирный дым.

Альма сжала кулаки. Рядом кто-то зашептал:

– Они жгут их…

Но все и так понимали. Это и было их «будущее», которое им показали.

Альма повернулась к девушке рядом – та дрожала, будто в лихорадке, зубы ее стучали так, что едва не ломались. Альма наклонилась и прошептала, обжигая ее ухо горячим дыханием:

– Ты чего трясешься, как осиновый лист?

Девушка резко повернулась, глаза ее были мокрыми и огромными от ужаса:

– Как «чего»? – ее голос сорвался на визг, но она тут же прикусила губу. – Ты слепая, что ли? Они их… – она затряслась еще сильнее, – заживо убили! А потом…потом, как дрова в печь! Значит и нас… – ее пальцы впились в Альмино плечо, – лучше бы сразу пулю, как тех на перроне…

Альма резко схватила ее за запястье:

– Вздор! – прошипела она. – Всех не перебьют, кому-то же надо работать и жить. Мы выберемся.

Девушка дико закатила глаза:

– Ты что, не слышала?! – ее шепот стал хриплым. – Выход один – через трубу! – она дернула подбородком в сторону дымящейся трубы. – Видишь наш конец? Видишь?! – ее ногти впились Альме в кожу. – А этот…этот писарек с блокнотом… – ее голос прервался, – он же засекал! Считал минуты, как они задыхаются! Какие же они – изверги!

Альма уже открыла рот, чтобы ответить, как вдруг высокая смуглая женщина слева резко развернулась к ним. Ее вытянутое лицо покрылось мелкими каплями пота, когда она сквозь стиснутые зубы прошипела:

– Schtill! – в ее голосе звучала привычная командирская интонация. – Вы совсем рехнулись? – ее глаза бешено метнулись в сторону эсэсовца. – Видите этого Scharfuhrer у дверей? Он пялится на нас уже три минуты.

Альма украдкой скользнула взглядом по указанному направлению. Действительно, молодой унтер-офицер в засаленной форме, опираясь на дубинку, изучающе рассматривал их группу. Его тонкие губы сложились в едва уловимую усмешку.

– Если услышит ваш треп… – женщина резко сглотнула, – он не станет ждать до завтра. У них сегодня «норма» не выполнена. – ее пальцы непроизвольно сжали край полосатой робы. – Хотите стать статистикой в его отчете?

Последние слова повисли в воздухе, смешавшись с едким запахом гари из трубы. Девушка, что только что дрожала, вдруг застыла, будто превратилась в соляной столп. Только ее ноздри судорожно раздувались, втягивая отравленный воздух.

Глава третья

К вечеру немцы снова согнали всех на плац, пересчитали и начали делить на группы. Альма сжала кулаки, когда ее вместе с несколькими другими женщинами вытолкнули в сторону десятого барака. Ветер швырял колючую пыль в лицо, а из-за тучи выглянул багровый край заката – словно сама земля не хотела провожать их в эту ночь.