– Брат умер на месте, а у меня только травма головы, пара сломанных рёбер и амнезия. И всё! Всё, чёрт бы меня побрал! – раненным зверем взвыл Бероев – и выдохнул. – Я когда очнулся и сам поверил, что являюсь Витькой. Мать рыдала, Мишка обнимал меня и радостно шептал: «Папа, наконец-то ты проснулся!»… А спустя неделю я начал вспоминать… Больше всего виноватым я себя чувствовал – да и чувствую – перед сыном, вернее племянником. Я не смог признаться ему, что я не его отец. Он так ждал моего пробуждения. Так искренне радовался, когда приходил ко мне… Я просто не имел права вновь причинять ему боль...

В его глазах стояли непролитые слёзы. Но их он себе так и не позволил пролить. Алекс разрешил себе только эту исповедь. Только один раз поддался своей боли, своему горю.

– Наша мать знает, что я не Виктор. Сразу это поняла, но тоже молчит. Даже мне этого не говорит. Лишь порой смотрит с непреодолимой грустью…

– Лёша, а как же ты и твоя жизнь? – тихо спросила я.

Мужчина дёрнулся от звучания своего настоящего имени.

– Алексея Бероева похоронили 27 мая прошлого года. Ни к чему ворошить то, что прошло.

– И ты уверен, что Михаил когда-нибудь не поймёт, что ты не его настоящий отец?

– Я даже не уверен, что он уже сейчас этого не знает. Мишка смышлёный ребёнок, а я, как бы не старался быть Виктором, но в мелочах порой путаюсь, – криво улыбнувшись, ответил Алекс.

Мы оба замолчали. Тишина не казалась напряжённой. Алексей с отсутствующим взглядом сидел и явно находился в плену своих воспоминаний и боли. Я же корила себя за беспечность и наглость. Стыдно было перед этим мужчиной за свои мысли и подозрения.

Да, в ресторане я разрешила себе предположить, что именно он может быть виновен в смерти Виктора. И теперь мне было ужасно стыдно за это.

Я не представляла, сумела бы я отказаться от себя и своей жизни ради других, пусть и близких, мне людей. А он жил. Старался быть достойным своего брата. Хотя я ни на секунду больше не сомневалась, что он достоин.

– Лёш…

– Не называйте меня так. Виктор. Витя. Как угодно, но не…

– Алекс, – назвала я его более привычным для него именем.

Всё же на эту интерпретацию своего настоящего имени он не возмутился: скривился, но промолчал.

– Алекс, а где мама Михаила?

– В Израиле.

Я вопросительно приподняла бровь, мол, дальше говори. Мужчина вздохнул и продолжил:

– Мишка ранний ребёнок. Ей тогда только девятнадцать лет исполнилось... Нина, мама Михаила, с детства бегала за Витькой. Брат улыбался и всегда ей говорил, чтобы подросла. Та злилась и продолжала бегать. А когда ей исполнилось восемнадцать, Витька пригласил её на свидание. Завязались отношения. Нинка на каждом углу кричала, что у них любовь до гроба. Но со свадьбой не торопились. Потом «залёт» - и у девчонки взыграли гормоны и возникла жуткая ненависть к Витьке и всей нашей семье. Родила, «отказную» подписала и уехала к своим родственникам в Израиль. С тех пор в нашей жизни она больше не появлялась.

Вот же с… Но ни додумать свои возмутительные мысли, ни озвучить их вслух я не успела, так как у Алекса зазвонил мобильный телефон. Он извинился и ответил на звонок. И с первых же секунд разговора его лицо всё больше мрачнело. Что-то плохое произошло, поняла я, но продолжала молчать до окончания его разговора. Хотя Алекс толком и не говорил. Только односложно отвечал.

– Мария, мне нужно сейчас уехать. Но я надеюсь, что мы продолжим наш разговор. Всё же у меня есть к вам вопросы, на которые я очень хочу получить ответы, – вставая со своего места, взволнованно сказал Бероев и, не дожидаясь от меня ответных слов, вышел в коридор. – Ваш номер у меня есть. Я на днях позвоню вам.