Конверт лежит на столе со вчерашнего дня, но вот трудно его открыть, потому что это последнее письмо отца…

Что там?

Слова прощания?

Слова любви?

Или просьба?

Читать в любом случае будет больно, но дело не только в этом. Одинокий белый конверт на столе – связующая нить… еще возможный разговор с отцом… А потом – все. Нить оборвется.

«Где теперь жить? Раньше было понятно, а сейчас…» Сделав обжигающий глоток зеленого чая, Никита поморщился и поставил чашку на край стола. Он любил черный чай, но такого, увы, на полке не нашлось.

Он много в чем не совпадал с отцом. Пожалуй, только внешнее сходство было неоспоримо. Рост метр восемьдесят, стройность, гибкость, сильные руки, темно-серые глаза, прямой нос, квадратный подбородок и общее нежелание бриться. Они хорошо смотрелись вместе, и когда-то Никиту распирала гордость от того, как он похож на отца. Но судьба иногда виляет в сторону, привычный мир рушится, и ты начинаешь чувствовать себя чужим и… несчастным. Вот от этих болезненных ощущений Никита и сбежал из дома в двадцать лет. Талант и выбранная профессия позволили ему комфортно жить в разных городах, очаровываться и разочаровываться, набираться опыта, хорошо зарабатывать, любить, расставаться и строить планы… Конечно, он созванивался с отцом и временами они встречались, но иногда так хотелось убежать в детство, в то время, когда в душе не было обиды и любовь отца не приходилось делить…

Чашка опустела, Никита отправил ее в раковину и прошелся взглядом по шкафам и стенам. Теперь эта квартира принадлежит ему, можно возвращаться, никто не побеспокоит. И если сделать ремонт и полностью заменить мебель, то память, наверное, несколько успокоится…

А не предательство ли это – быстро и хладнокровно стереть прошлое?

«Отец сам так решил. Мне – квартира, тете Кате и Евгении – дом в Сочи. А еще нам всем деньги…»

– Евгения, – тихо произнес Никита и направился по коридору к ее комнате. Забрала ли она уже свои вещи? Больше четырех месяцев прошло… Наверное, да. Это он тянул, не ехал к нотариусу и только вчера получил бумаги и письмо отца. А тетя с Женькой уже давно привели все в порядок и утрясли официальные вопросы. Именно они организовывали похороны и поминки, за что, конечно, огромное спасибо. А он тогда спешно добирался из Владивостока в Москву, и еще хорошо, что погода была нелетная только сутки. А после похорон вновь сорвался с места – не нашлось сил остаться.

Евгения, Женя, Женька… Никита называл ее по-разному в зависимости от настроения, но в его исполнении имя никогда не звучало ласково. Он просто не мог испытывать добрых чувств к сводной сестре. Не получалось, да и не хотел. У него давно своя жизнь и он вовсе не обязан изображать братскую любовь, тем более что ее никогда не было.

Никита переступил порог комнаты Жени и замер, борясь с желанием развернуться и уйти. Но теперь это все же его квартира, так что…

Шкафы оказались пусты. Да, она забрала свои вещи и уехала. Вот и хорошо, точка поставлена.

– Прощай, – дежурно произнес Никита, испытывая некоторое облегчение. На этом их бессмысленные отношения и закончатся. За последние восемь лет они виделись всего два раза, если не считать вынужденную встречу после смерти отца. Тут и говорить не о чем.

«Скучать уж точно не стану», – едкая усмешка коснулась губ и исчезла.

Мать Никиты умерла, когда ему было тринадцать лет. Он хорошо помнил ту боль, которая свинцовой тяжестью наполнила его грудь и, обжигая, медленно поползла вверх. Зубы сжались. И кулаки тоже. Он выл, кусал губы, метался, винил врачей («Разве от аппендицита умирают?!») и твердил: «Нет, нет, нет…» Но мир уже рухнул. Тот прекрасный, уютный, родной мир…