Трезора, кряхтя и болтая ногами, играла с его бородой, пока Эол расстилал на скамье сухую пелёнку. В нагрудном кармане лежал драгоценный тайник. Пару завёрнутых в тряпку серёжек. Очевидно, Протея решила их спрятать в своём узелке. А может быть, знала о том, что придётся расстаться? Он не мог позабыть её фраз! «Что бы со мной ни случилось», - сказала Протея, и смысл этих слов слишком поздно дошёл до него.

- Ирду бур ихормо, ями краэ. Ирду бур ихормо, (Всё будет хорошо, моя королева. Всё будет хорошо), - шептал он на ушко Трезоре, усмиряя её и себя.

Он стал сиротой с той самой войны, что привела к ним Протею. Мать умерла от горячки за несколько лет до того, и не узнала, что возлюбленный ею Ихор будет ранен в бою. Отец! Да и был ли он таковым для Эола?

С раннего детства он помнил визиты отца к ним домой. Мать была молодой и много мужчин посещали её. Но среди прочих именно «дядя Ихор» выделялся особым к нему отношением. Другие бы словно не видели мальчика, что безмолвно сидел в уголке. Мать и сама забывала о нём! А порой визитёры начинали её домогаться у него на глазах.

- Эол, хорен, хорен, (Эол, уходи, уходи), - спешно гнала его прочь, и он отправлялся на улицу. Привычка лепить снежных баб стала главной забавой по вечерам. Кто-то сидел у них в доме подолгу, так, что Эол успевал налепить четверых. Другие его покидали на первой «скульптуре».

Мать служила в хорнийском дворце, и среди прочих служанок была на хорошем счету. Младший брат короля заприметил её ещё с юности. Отчего среди сотни служанок он выбрал её, оставалось загадкой. Мать утверждала, что он «полюбил» и искренне верила в это до самого крайнего часа. А с чего бы ему быть отцом, при таком разнообразии выбора? Этим вопросом он стал задаваться, созрев. На что она неизменно ему отвечала, что чувствует это душой. На самом же деле она уповала на магию, часто ходила к колдунье, и та давала ей что-то для «изгнания семени прочих мужчин».

- Морта яхым эрке ясы, лэ ун ирхум лэхма, (Много мужчин любили меня, но только один зачал мне ребёнка), - с гордостью произносила она.

- О, мэрла! (О, мама), - сокрушался Эол, не желая знать этих подробностей.

Однако же мать говорила, что в жилах его течёт королевская кровь. И подросший Эол углядел в этом смысл. Как-то раз во время визита Ихора, он произнёс слово: «Эр», (Отец). Такое простое, короткое слово, но оно так разозлило его!

- Яс сы эр ма и, бэ? Сы эр! (Я не отец тебе, слышишь? Не отец!) - рычал «дядя Ихор», грозя ему кулаком.

Он был высоким, красивым и сильным, и Эол очень сильно хотел быть похож на него.

Мать исходила мольбами:

- Хура, хура, Ихор! (Прости, прости, Ихор).

Когда дверь за ним затворилась, то мать подошла. Рука у неё была влажной и очень солёной от слёз. Эол запрещал себе плакать, хоть ему и хотелось тогда.

- Нё эрке ху, эрке, (Он любит тебя, любит), - убеждала она с каким-то ожесточением теребя его волосы.

- Эрке сы кахму, (Любовь не такая), - отстранился Эол. Тогда он её осуждал. А теперь, спустя долгое время, когда это чувство захватило его самого, стал по чуть-чуть понимать. Любовь не всегда значит — счастье! Но для того, кто её ощущает, это всегда хорошо.

Когда Эол вырос и тело окрепло настолько, чтоб называться мужским, он добровольно пришёл во дворец. Думал, папаша прогонит! Однако он взял, и даже велел обучаться военному делу наравне с сыновьями богатых мужей. Эол никогда не считал себя ровней такому сословию. Он знал своё место и, вероятно, поэтому был на хорошем счету во дворце. В момент, когда мать заболела, Ихор давно развлекался с другой. Он менял фавориток, как Светило на небе меняет наряд. Но даже на смертном одре мать говорила, что он её любит, а прелюбодеяние — это попытки уйти от любви. «Они просто не могут быть вместе, и данность эта снедает двоих».