Куриная печенка, тушенная в сметане, отправилась Барсику. Себе я положила в тарелку приличный кусок мясного пирога, купленный сегодня Артусом по моей просьбе в соседней лавке. Не особо прихотливая в быту, я могла питаться одним и тем же блюдом несколько дней подряд. И оно мне не надоедало. Набила живот, и ладно. А вот Барсику приходилось готовить, причем часто. Иначе его пушистое величество, и так ворчливый, делал мою жизнь своими ехидными замечаниями просто невыносимой.

Поев, я поднялась к себе и начала собираться. Пока еще было время, следовало употребить его правильно. Завтра такой возможности могло и не представиться. Много вещей я, естественно, брать не планировала. Что там той жизни во дворце. Три-четыре дня от силы. Но взять сменную одежду, белье и защитные амулеты нужно было.

Я со вздохом осмотрела свой не особо шикарный гардероб, грустно подумала, что для отваживания его высочества платья должны быть еще более чопорными и закрытыми, а заодно и плохо сшитыми, и начала складывать все, что попадалось под руку, в дорожную сумку.

На сборы у меня ушло не так уж много времени – минут пятнадцать-двадцать от силы. Потом я с чистой совестью завалилась на кровать. Можно было и спать лечь.

[1] Русский литературный критик, теоретик, публицист.

18. Глава 18

Любовь странная штука: питается голодом и умирает от пищи.

Марина Цветаева[1]

Утро началось громко, даже чересчур. Барсик торпедой вломился ко мне в спальню и, не сдерживаясь, принялся возмущаться тем, что коварная хозяйка свои-то вещи точно сложила. А вот о нем, бедном-несчастном котике, подумать не изволила.

- Какие у тебя могут быть свои вещи? – прикрывая ладонью зевоту, спросила я. – Что ты вообще орешь как потерпевший? Во дворце что, вещей нет? Подушку для сна тебе не выдадут?

- А я и есть потерпевший! – отрезал этот пушистый обормот. – Ты почему-то платья новые попросить там постесняешься, да, Машка? А я должен расставаться со своими любимыми вещами! Мне плевать, что там есть во дворце! Я хочу свою подушку для сна! Свою, понимаешь?! Ты как обычно думаешь только о себе!

- Завтрака лишу, - пригрозила я.

Но то, что срабатывало каждый день, сегодня дало сбой.

- Завтраком меня как раз накормят. Во дворце, - заявил Барсик. – В отличие от нерадивой хозяйки! Пожалеют несчастную животину! А вот подушку, мою, заметь, родную, никто не принесет!

- Слушай, ты в прошлой жизни точно был безработным толстым мужиком, дармоедом и иждивенцем. Валялся на диване перед теликом, пил квас и пузо почесывал, - попыталась съязвить я.

Не помогло. Барсик продолжал голосить о своей тяжелой судьбинушке. И не любит его никто, и не ценит, и не понимает. И вообще, нет повести печальнее на свете, чем повесть о коте, застрявшем в чужом мире с нерадивой хозяйкой. Пожалейте котика, люди добрые!

Мысленно уже подыскивая этому гаду другую хозяйку, я все же поднялась с постели и в ночнушке потопала в зал – за любимой подушкой наглого создания.

Спал Барсик обычно в кресле у камина. Именно там и лежала небольшая фиолетовая подушечка с веселыми зверятами и недлинными пушистыми кисточками по углам. Что могло привлечь в ней Барсика, оставалось загадкой. Но я раздумывать на эту тему не стала – взяла подушечку и потопала назад, в свою комнату. Положу сейчас в собранную сумку, и можно идти завтракать.

Удовлетворенный моими действиями, Барсик наконец-то замолчал и соизволил пойти на кухню. Сначала завтрак, потом одевание. И только после этого – перемещение в мой кабинет.

Ели мы сегодня то же, что и вчера. Барсик недовольно ворчал, жалуясь на однообразие. Я молча работала челюстями и считала минуты, когда уже окажусь во дворце и смогу отправить эту наглую сволочь куда-нибудь подальше от себя. Пусть прислуге нервы мотает. Им за это деньги платят. А я вынуждена терпеть его бесплатно.