Генерал помолчал, обдумывая ситуацию, а потом сказал:

– Ищите и найдите мне его до завтрашнего моего прилета в Сидней. И молите бога, чтобы этот мальчишка сбежал сам, без помощи какого-нибудь резидента иностранной разведки. Хочу тебе сообщить, Велингтон, если ты не в курсе, что Германия, Франция и Великобритания хотя и считаются нашими союзниками по НАТО, но все они себе на уме. И были бы не прочь воспользоваться нашими инновациями в сфере вооружения. Всё. Жду тебя с отчетом в аэропорту. Мой самолет прибывает в Сидней в двенадцать сорок по австралийскому времени.

Лестрайд закончил разговор, испытывая большое волнение, и поморщился от головной боли, которая внезапно накатила на него. Голова раскалывалась так, что сосредоточиться и поразмыслить над создавшейся ситуацией у него не оставалось никаких сил. Добравшись до своего кабинета, он вызвал помощницу и попросил ее ни с кем его не соединять и достать для него обезболивающее лекарство. И только приняв пару таблеток викодина, он успокоился и попытался сосредоточиться на работе.

«Возможно, что я просто нагнетаю атмосферу, а на самом деле ничего страшного в том, что Фуре куда-то исчез, нет. Велингтон вполне может быть прав, и у парня и впрямь просто что-то щелкнуло в голове, и он решил вернуться во Францию. А может, захотел просто прогуляться по городу… Чушь какая-то. Прогуляться по Сиднею в больничной пижаме? Да и куда бы он мог далеко уехать без документов и без денег? Нет. Тут что-то другое», – размышлял Лестрайд.

В дверь кабинета тихо постучали.

– Кто еще там? – недовольно спросил генерал.

В двери просунула свой остренький носик его помощница.

– Вам срочный звонок из Сиднея, – нерешительно объявила она. – Соединять?

– Да, соедини, – вздохнул Лестрайд.

Головная боль проходила, и работоспособность постепенно возвращалась к генералу. Звонил Велингтон.

– Его нашли в районе Стратфилда, – без предисловий заявил он. – А если точнее, то на путях железнодорожной станции Стратфилда.

– Он жив?

– Да. Но совершенно не помнит, как туда попал. Его обнаружили работники станции, когда он брел по рельсам, и отвели в полицию при вокзале. Те связались с сиднейской полицией, начальник которой в свою очередь сразу же позвонил мне.

– Вы забрали его?

– Нет, мы только еще добираемся до пригорода. Просто я решил сразу же сообщить новость вам.

– Хорошо. Пока что не отправляйте его в больницу, и вообще не стоит ему пока что задавать никаких вопросов. Поселите под присмотром наших людей в каком-нибудь домике за городом, скажем, одной из наших резиденций. Я завтра сам с ним поговорю.

– Хорошо. Я понял.

– Еще какие-то новости есть? – Лестрайд почесал переносицу. Этот жест означал у него, что он наконец-то успокоился, приняв какое-то решение.

– Пока нет, – ответил Велингтон. – Поговорить с медицинской сестрой мне не удалось. Она сейчас не на смене. Но мы узнали ее адрес. Заберу Фуре и сразу же поеду к ней.

– Хорошо. Тогда прощаемся до завтра. Мне больше не звони.

Лестрайд положил трубку и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза. Что ж, пока что одной проблемой стало меньше – Фуре нашелся, и он жив, хотя ничего и не помнит о часах, проведенных вне стен лечебницы. А это настораживает. Когда у человека с интеллектом гения из памяти неожиданно выпадает большой, в десять часов, кусок времени, это всегда говорит о чем-то плохом. Фуре лечили от нервного срыва, а не от серьезного психического заболевания. Все лекарства, которые выписывались ему доктором, были строго оговорены и зафиксированы в карточке показаний к лечению. Фуре – ценный кадр для военных, и то, что он не смог участвовать в проекте «Хамелеон», не значит, что его нельзя было использовать для других целей и задач. Что, собственно, Лестрайд и собирался сделать после окончания проекта. Планировалось привлечь Жака для работы в Организации оборонной науки и техники Австралии, которая тесно сотрудничала с Министерством обороны США и с его, Лестрайда, управлением в частности.