Цербер не просто искал способ запустить Q. Они собирались вставить его в носитель. В биоформу. В него.

И в этот момент – как если бы мысль активировала канал – его имплант взорвался потоком данных. Не текст. Не звук. Структура. Плотный узор информационной передачи.

ПЕРЕХВАТ: ИСТОЧНИК: СЕТЬ-0 / ПОДПРОТОКОЛ: SHDW ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЗЕРКАЛО ПЕРЕГРУЖЕНО. ИДЁТ ЗАПИСЬ С НАСЛЕДНИКА. ВОПРОС УСТАНОВЛЕН: [НЕ ИМЕЕТ ИМЕНИ] ТЕНЬ ОБНАРУЖЕНА ВНУТРИ ПУЛЬСА.

Он замер. Потому что услышал. Не голос. Не сообщение. А отсутствие. Тонкую пустоту между словами. Как будто кто-то смотрел на него изнутри. Из кода. Из отражения.

«Ты слышишь. А значит – они уже рядом.»

Воздух сгустился. Пыль повисла в воздухе, как замороженные пиксели. Кей медленно повернулся. На холме – фигура. Высокая. Тонкая. Искажённая. Не человек. Не машина. Гибрид. Отражение, двигающееся без тени.

Он моргнул – фигура исчезла.

Он побежал. Не из страха. Из понимания. Из того самого предчувствия, что разрывает кожу изнутри. Он знал, что если не уйдёт сейчас – останется навсегда в чьём-то фрейме.

Перед тем как отключиться, имплант передал последний код. Частота, не использовавшаяся со времён Первой Эры:

«Если ты решишь идти до конца… Зеркало тебя услышит. Но не надейся, что оно скажет правду.»

Он бежал. Сквозь пыль. Сквозь искажения. Сквозь собственные сомнения.

Впереди – граница. Там, где начинается Зона Молчания. Место, где нет сигналов. Где память стирается. Где даже эфир не говорит.

И именно там, в глубине цифровой тишины… что-то ждало его.

Не ответ.

Вопрос. Настоящий.

И он шагнул в неё.

ГЛАВА 3: Лабиринт Тишины

(Часть 1)

Молчание – это не отсутствие звука. Это присутствие чего-то иного.

Переход в Зону Молчания никогда не был резким. Это не граница, а затухающая сигнальная кривая – как уход в забытьё, как потеря лог-файла. Сначала исчезают шумы – ветер, песок под ногами, даже собственное дыхание превращается в глухой сигнал. Потом – внутренний голос. И, наконец, теряется ощущение времени, словно его удалили из оперативной памяти.

Кей шёл уже третьи сутки. Или час. Или цикл. Он бросил байк у спутниковой башни, когда интерфейс стал врать: температура тела – норма, пульс – ноль, дыхание – отсутствует. Он был жив, но системы утверждали обратное. Всё вокруг стало субъективным – он ориентировался по внутренним вспышкам. Они не были воспоминаниями – скорее, импульсами памяти, которые сама Сеть пыталась передать, удерживая его в реальности.

В одной из вспышек он увидел Лиру. Она стояла в коридоре из металла, песка и теней. Её глаза были слепыми, но из них лился свет. Она приложила палец к губам – знак молчания – и исчезла.

Кей не знал, была ли это глюк, голограмма или эхо. Но он пошёл туда, куда указывала она.

Пейзаж терял структуру. Камни выглядели как закладки в памяти. Сломанные серверы торчали из земли, будто надгробия. Каждый с выгравированной командой. Он прошёл мимо одного, где было начертано:

kill.process /god.ark/

Команда дрожала, будто боялась быть прочитанной. Он не тронул её. Просто кивнул.

На третий день – если считать вообще было уместно – он обнаружил вход. Разлом в скале, как запятая в предложении, которое кто-то пытался стереть. Воздух внутри был ненастоящим – стерильным, как в медицинском протоколе. Тишина становилась ощутимой. Она прилипала к коже, к внутренностям, к сознанию.

Он спустился. Тоннели, как корни мёртвой машины, сплетались в лабиринт. Кабели, лестницы, коридоры – всё это не было построено. Это было вырезано. Вырезано из памяти. Из архитектуры забытых сетей. Пыль оседала, как кэш.