Интересно, все ли барышни, приглашенные на отбор, обсуждают князя так же часто, как и мы? Если да, то он, должно быть, непрерывно икает.

В день бала мне дают подольше поспать. Зато потом отыгрываются по полной. Как только я поднимаюсь с постели, хозяйские горничные начинают придавать мне «подобающий вид» – втирают в кожу масло с ароматом сирени и спрыскивают сиреневой же водой мои волосы. Моя горничная Арина крутится тут же – нюхает склянки с духами, сует нос в пудру и помаду. Глаза ее блестят от любопытства.

Перед обедом в мою комнату с инспекцией приходит Настасья Павловна. Она критически оглядывает меня и вздыхает:

– Ах, Верушка, ну как вы могли приехать в Петербург без драгоценностей? Ведь вы же понимали, что будете бывать на балах. Помню, у Бельских были весьма недурные украшения.

С еще одним вздохом она для первого выхода в свет соглашается выделить мне свои, за что я искренне ее благодарю.

– Да, голубушка, ты сегодня за обедом не усердствуй – отведай холодного мяса, да и отступись. А то на балу конфузу не оберешься. Платье по шву разойдется – то-то сраму будет.

Но с этим я решительно не готова согласиться:

– А если я от голода в обморок во время танца упаду?

Хозяйка улыбается:

– Ничего, небось, кавалер поддержит. А некоторая бледность тебе не помешает. Маменьке твоей надлежало бы знать, что девица не должна летом под солнцем без зонтика гулять.

За столом Настасья Павловна велит отодвинуть от меня всякие вкусности, и мой желудок принимается недовольно урчать.

– Стыд-то какой! – краснеет Ирина Николаевна. – Может, душенька, всё-таки разрешить ей немного покушать? А то скажут еще, что мы ее тут голодом морили.

Мне разрешают съесть кусочек холодной телятины и тарелку жидкого супа. Но каждый раз, когда я подношу ложку ко рту, хозяйка смотрит на меня укоризненно.

Прическу мне сооружает парикмахер-иностранец. К счастью, она совсем не вычурная, и я не становлюсь похожей на пизанскую башню или актрису из дешевого театра. Между локонами пропускают нитку жемчуга.

Горничная приносит от Настасьи Павловны золотую цепочку с кулоном с большим голубым камнем. Украшение неброское, но очень красивое.

Наконец, я надеваю платье, которое за последнюю ночь оказывается украшенным всякими мелкими штучками, вроде золотистой оторочки по вороту и по рукавам, сразу делающими его наряднее. Я подхожу к зеркалу и вижу в нем сказочную принцессу. Нет, это не я!

Арина восхищенно хлопает в ладоши.

– Ой, Вера Александровна, а туфельки-то, туфельки-то забыли!

И ставит на паркет изящные шелковые туфли.

Всю дорогу до дворца Елагина Настасья Павловна и Ирина Николаевна пичкают меня наставлениями. Не делай того, не говори сего. И мешают разглядывать проплывающий за окном Петербург. А потом еще и обижаются:

– Да ты не слушаешь нас вовсе!

А уж когда среди любимых поэтов я называю Пушкина, они вовсе приходят в негодование.

– Да что ты, милочка! Да он же, говорят, был близок с декабристами! – восклицает Кольцова.

– На самого батюшку-императора Александра эпиграммы премерзкие писал! – подхватывает Дубровина. – И из столицы был выслан! Он – вольнодумец каких поискать.

Опасную тему она тут же меняет на разговор о самом бале.

Оказывается, дважды танцевать с одним кавалером – неприлично.

Особенно внимательно я слушаю то, что связано с хозяином бала. Кажется, он собирается танцевать со всеми своими потенциальными невестами.

– Только вот танцев-то на всех не хватит, – беспокоится Ирина Николаевна.

– Ничего, он, я уверена, об этом подумал, – без тени сомнения отвечает Настасья Павловна. – Главное, чтобы он Веру Александровну приглашением не обошел.