– Ух ты, уже не терпится!

Он с трудом примостил голову в пенопластовую впадину, расположенную в гробовидной колыбели, и старался не смотреть на острие, приближающееся к его руке, перехваченной жгутом.

– Не хотелось бы, чтобы вы думали, будто мы делаем что-то не то.

– Если я умру, пожалуйста, передайте моей…

– Вы не умрете. Не с этой штуковиной внутри. Просто расслабьтесь и подумайте о чем-нибудь приятном.

Игла проникла в вену. Раствор потек, прозрачная жидкость вошла внутрь. Питер подумал, что его сейчас вырвет, что он просто лопнет от омерзения. Почему ему не дали снотворное или что-нибудь вроде? Он подумал о своих трех попутчиках – интересно, а они храбрее, чем он? Они лежали в таких же колыбелях где-то в этом же здании, но он не мог их видеть. Он встретится с ними через месяц, когда проснется.

Женщина, которая делала инъекцию, спокойно стояла рядом. Без предупреждения – да и какое могло быть предупреждение? – ее напомаженный рот начал сдвигаться с лица, губы поплыли по щекам, как маленькое красное каноэ. Рот не останавливался, пока не достиг лба, где и примостился между бровей. Потом ее глаза вместе с веками и ресницами двинулись вниз к челюсти, по мере продвижения моргая, как и положено глазам.

– Не сопротивляйтесь, просто отдайтесь сну, – посоветовал рот на лбу. – Это временно.

Он боялся говорить. Это ведь не галлюцинация. Это то, что случается с вселенной, когда вы не можете удержать ее. Атомы в скоплениях, лучи света собирались в эфемерные образования перед тем, как двинуться дальше. И пока Питер растворялся во мраке, его снова охватил самый большой его страх – что он никогда больше не увидит людей такими, как прежде.

– Чувак, чувак, чувачо-ок, – прогудел жалобный голос из бесформенной пустоты. – Эх, херово-то как, ну и говенная же херня!

– Полегче на поворотах, Би-Джи. Тут среди нас духовная особа.

– Не, ну а не ёперный стос? Выйми меня по-быстрому из этого гроба, чувак!

– И меня, сперва меня, – попросил третий голос.

– Вы об этом пожалеете, ребятки, – снисходительно пропел второй, – ну да ладно.

Послышались возня, хрюканье, кряхтенье и глубокие вздохи, сопутствующие тяжкому физическому труду.

Питер открыл глаза, но подкатившая дурнота не позволила повернуть голову в ту сторону, откуда раздавались голоса. Потолок и стены, казалось, бились в судорогах, лампочки прыгали и вертелись, словно йо-йо на резинке. Будто бы прочный каркас комнаты стал вдруг гуттаперчевым – стены накатывали волнами, потолок мотался из стороны в сторону. Он снова закрыл глаза, прогоняя бред, но стало еще хуже: судороги продолжились внутри черепной коробки, глазные яблоки вздулись, словно воздушные шары, и казалось, что подкожное содержимое лица того и гляди брызнет струями через ноздри. Он представил себе, как мозг его разжижается или, наоборот, выхолащивается какой-то омерзительной едкой щелочью.

Где-то рядом в каюте по-прежнему раздавались кряхтенье и возня, сопровождаемая дурацким смехом.

– А знаете, это весьма занимательно, – заметил насмешливо совершенно трезвый голос, перекрывший два других, – наблюдать, как вы тут копошитесь на полу, будто два жука под мухой.

– Эй, так нечестно! Гадская система должна была устроить нам побудку одновременно, тогда бы мы поглядели, кто тут под какой мухой.

– Ну… – Это снова начальственный голос. – Кто-то же должен быть первым, я полагаю. Сварить кофе, проверить, все ли работает.

– Так, иди себе, Тушка, и проверяй, пока мы с Би-Джи раздуплимся тут в свою, вторую очередь.