«Развернись и уходи! Убегай! Ну же!»

Это виделось безопасным, однако, увы, неправильным. Как и многие решения в ее короткой, но насыщенной жизни. Слишком часто Олеся бежала: от плохого или хорошего, от людей, которые хотели помочь ей или нуждались в ее заботе.

– Карим, – снова позвала она. Вышло тихо и тревожно.

За спиной проплыла косичка из голосов: парень, девушка, парень, девушка. Щебет влюбленных.

Руки Карима безвольно упали на пол, он посмотрел на Олесю.

В его глазах была жуткая покорность перед чем-то неотвратимым, могущественным, сильным. Испуганные влажные глаза тускло светились из-под редких сальных волос: один прищурен, другой широко распахнут. Безумный и одновременно растерянно-детский взгляд.

– Где… где клиент? – прошептала Олеся.

Гид-бомж смотрел на нее затравленным взглядом ребенка, который не знает, как объяснить родителям приснившийся кошмар.

Открылись двери лифта, кто-то вышел, кто-то вошел. Людская струйка потекла в сторону метро. Олеся немного успокоилась: она в общественном месте.

Карим встал – обреченно, медленно.

– Зеленая дверь открыта… Он вернулся…

– Кто?

– Высокий хозяин.

– Высокий хозяин? О чем ты… Карим!

Бездомный не ответил. От него разило немытым телом и подвальной сыростью.

– Карим, где Первенцев?

Гид рухнул на пол и стал доставать из карманов разные предметы. На мраморную плиту между его ног легли карманные часы на цепочке со странными символами, выгравированными на крышке. Шариковая ручка. Выцветшая, потертая фотография. Бензиновая зажигалка. Спичечный коробок. Осколок красного стекла. Деревянная фигурка с просверленным в ладони отверстием. Серебристый портсигар со вставками искусственной кожи. Словно память о погибших друзьях… Погибших? Олеся ужаснулась пришедшему в голову сравнению.

Карим двигал вещи, поворачивал, менял местами, затем подтолкнул к туфлям Олеси фотографию.

Подсказка, в которой она так нуждалась? Или от которой хотела сбежать?

Олеся подняла карточку. На старом или состаренном снимке был изображен вокзал: пути, перрон, здание. На заднем фоне – высокая зубчатая стена, похожая на крепостную. В открытые ворота спешил окутанный дымом паровоз. На платформе – мужчины в плащах и цилиндрах, женщины в длинных платьях и со сложенными зонтами.

Олеся перевернула фотографию и прочитала на обороте в верхнем правом углу: «Nádraží Praha[3], 1858».

Значит, на снимке Масарика, самый старый вокзал Праги. С момента открытия в 1845 году он не единожды менял название, но первоначально носил гордое имя «Вокзал Прага».

Карточка имела светло-коричневую тонировку. Учитывая ее состояние и дату, продавленную на обороте кончиком стального или гусиного пера, похоже, снимок и в самом деле был очень старый.

Откуда он у Карима? Все эти вещи?

Она заметила на карточке небольшую размытость. Присмотрелась: вертикальный мазок, нечеткий силуэт за спиной мужчины, стоящего у самого края платформы.

Тень без хозяина.

Олеся почувствовала исходящую от снимка угрозу. Пойманное в объектив привидение, которым в век интернета уже никого не удивишь, по-настоящему напугало девушку. Она разжала пальцы и, когда фотография спланировала на пол, выдохнула почти с облегчением.

«Хватит. Хватит смотреть. Хватит бездействовать».

– Объясни, – потребовала она. Вышло неуверенно.

– Это бессмысленно, – пробормотал экскурсовод.

Может, пьян? Но от Карима не пахло спиртным. Наркотики?

Олеся снова посмотрела на предметы, исторгнутые карманами бездомного. Взгляд остановился на портсигаре. Она прижала руку к груди. Внутри сделалось тесно и больно, словно грудину вдавили в позвоночный столб.