– Пусть Глеб не такой удалой воитель, как Роман, зато с женой ему повезло, – не удержавшись, вставил Олег.

– Опять ты за своё! – раздражённо воскликнул Святослав. – Не понравится тебе дочь Гезы, ну и плюнь ты на неё! Пускай она тебе детей рожает, а красой телесной тебя наложницы радовать будут. Вон у прадеда твоего Владимира Святого наложниц было, как у царя Соломона, более семи сотен!

– Наложница может радовать глаз, но не сердце, – стоял на своём Олег. – Сердце будет в радости лишь тогда, когда рядом с тобой любимая женщина. В Писании сказано: «Любовь есть тот светоч, который отличает человеков от диких зверей». Негоже князьям случаться с кем ни попадя, как свиньям!

Святослав устало махнул рукой, сердито пробурчав:

– Ладно, сын, ступай спать. Поздно уже. После договорим.

Едва прихватило дороги первыми ноябрьскими заморозками, ростовская дружина выступила из Киева домой – в Залесскую Русь.

Святослав распрощался с Олегом неласково, поскольку тот не пожелал дождаться венгерских послов, коих ожидали в Киеве со дня на день. Олег был готов уступить воле отца и взять в жёны дочь Гезы, но при этом он не скрывал того, как ему неприятен этот брак.

Рассерженный Святослав выплеснул своё раздражение на Оду, подвернувшуюся ему под руку.

– Ты во всём виновата, сорока безмозглая! – кричал он. – Из твоих пустомерзких баллад и песенок Олег набрался мыслей про взаимную любовь, про охи-вздохи, про рыцарей, творящих подвиги ради своих возлюбленных невест. Кабы знал я, что эдак всё повернётся, разбил бы твою лютню[47] о стену, а тебя упёк бы куда подальше с глаз долой. Ты и Вышеславе тем же забивала голову, поэтому и та не хотела идти под венец с Болеславом. Ещё бы! Болеслав скорее похож на медведя, чем на красавца-рыцаря.

– Чего ты раскричался! – защищалась Ода. – Олег ведь согласен взять в жёны дочь Гезы. Он сам сказал тебе об этом…

– «Сказал, сказал…» – передразнил жену Святослав. – Ты видела, с каким лицом он это сказал! Как будто ему на прокажённой жениться велят. Ежели Олег и на свадьбу с таким же лицом пожалует, тогда всё пойдёт прахом. Венгры просто оскорбятся и будут правы, а я лишусь ценного союзника для войны с ромеями.

– А ты разве не с болгарами воевать собираешься? – удивилась Ода.

Святослав понял, что случайно проговорился. Он тут же торопливо произнёс:

– Ну конечно, поведу полки против болгар. Оговорился я просто. Ромеи же мои друзья.

Однако эта оговорка Святослава насторожила Оду. Прожив столько лет со Святославом, Ода знала, сколь бывает скрытен её супруг и каким он может быть коварным в своих замыслах. Честолюбия в Святославе было на семерых, поэтому Ода нисколько не удивилась бы, узнав, что её муж замыслил отнять трон у самого византийского императора.

«Темнишь, муженёк! – размышляла Ода. – Пыль в глаза пускаешь мне и Всеволоду. Не иначе, замыслил ты твёрдой ногой встать на Балканах! Вознамерился превзойти славой прадеда и прапрадеда своего!»

Ода принялась украдкой наблюдать за Святославом, стала прислушиваться к его речам и даже к тому, что он иногда бормочет во сне, дабы укрепиться в своих догадках. Оде было небезразлично своё будущее. Связанная со Святославом узами законного брака, Ода в случае удачи могла вознестись вместе с мужем к высотам величия, но при неудаче она неизменно разделит с супругом и позор унижения.

В канун Дмитриевской недели[48] в Киев возвратились доверенные люди Святослава, ездившие в Венгрию договариваться с королём Гезой о военном союзе против Византии. Посланцы Святослава вернулись не одни, а с венгерским посольством. Из этого следовало, что Геза приветствует такой союз. Венгерские послы поведали Святославу, что их король будет рад выдать свою дочь Гизеллу за сына киевского князя.